"Нина Катерли. Дорога (Авт.сб. "Окно")" - читать интересную книгу автора

этого типа на "скорую", а те все куда-то делись. Парень долго валялся по
больницам, но выжил и инвалидом не сделался, зато Иван как раз угодил на
самый пик борьбы с хулиганством, так что загремел на всю катушку - на
четыре года. И повело: вернувшись, заболел туберкулезом - пошли клиники да
санатории, пока лечился - умерла мать, и теперь вот они с отцом уже пять
лет вдвоем на даче.
Адвокат Галкин М.И. до сих пор утверждает, что Иван мог бы и вообще не
сидеть, что плохо сработала защита: слишком щепетильный директор не
заплатил, дескать, МИКСТ - "максимальное использование клиента сверх
тарифа". ("Это чтоб я - взятку?!") Да что уж теперь говорить - что прошло,
то прошло, жизнь переиграть невозможно, стоит ли тратить время на подобные
размышления. У Ивана последние пять лет были лес и поле, и зимние тихие
ночи, и прогулки с Альфой вдоль замерзшей белой реки, когда собака
прыгает, мышкует по только что выпавшему снегу. И еще была у него свобода
думать, как ему хочется, и делать, что сам считает нужным, никакой тебе на
работе показухи, а дома - ничьих вопросительных тоскливых глаз. С отцом
все было просто, ему нужна была физическая помощь - принять, подать,
накормить. А в душу он не лез.


В душу-то, конечно, Василий Иванович ни к кому не лез, даже к
собственному сыну, но не потому, что не имел на это права. Он даже,
наоборот, считал, что обязан, отвечает перед народом за то, каких сынов
вырастил, каких людей оставляет после себя государству. Насчет Бориса был
спокоен, да и Иван неплохой человек, если уж на то пошло, только
несамостоятельный, - тут уж да. Разве нормально это, что тридцатилетний
лоб живет при папаше, работает в шарашкиной артели. Это ведь придумать:
ремонт утюгов! И главное, никаких усилий не делает, чтобы эту жизнь
поломать! Умение сориентироваться в любой обстановке и принять единственно
верное решение - вот что было, по мнению бывшего директора, самым главным
человеческим качеством. А этот дурак? Когда он что решал? Всю жизнь плыл,
куда несло. Плохо это, и сказать об этом надо, и злился Василий Иванович
на сына, что суп остыл или там пыль в углу, злился, а главного-то сказать
не мог - все готовился да откладывал. Не приучен был к болтовне, а
действовать момент еще не настал. Но настанет!


Галкин приходил теперь к Ехалову каждый вечер и просиживал не меньше,
чем по три часа. Они шептались за плотно закрытой дверью, потом адвокат с
таинственным лицом отправлялся домой, напевая: "Их фур нах Вараздин, где
всех свиней я господин", а Василий Иванович укладывался спать. Перед сном
он взял обыкновение обязательно задавать сыну какой-нибудь интересный
вопрос, вроде:
- Хотел бы ты, Ваня, стать строителем?
- Хотел бы! Еще как!
Попробуй ответь старику иначе, он тебе покажет.
- Так что же не едешь? Хоть на БАМ! Климат там здоровый, всю твою
чахотку - как рукой.
- А ты? Один тут?
- Ах ты мерзавец! Да я - что, инвалид? Под себя хожу? Обузой еще никому