"Валентин Петрович Катаев. Время, вперед! " - читать интересную книгу автора

галстук с крупной медной защипкой, серый пиджак. На лацкане три значка:
кимовский, осоавиахимовский и санитарный. Кепка со срезанным затылком и
козырьком - длинным, как гусиный клюв.
Надо было перебираться через колючую проволоку (вчера ее здесь не
было). Сметана шел вдоль заграждения, отыскивая лазейку.
Маргулиес как бы в нерешительности осматривал столбик.
Семечкин стоял, расставив ноги, с портфелем за спиной, и подрагивал
коленями. Он бил себя сзади портфелем под коленки. Коленки попрыгивали.
Сметана нашел удобное место. Он придавил ногой нижнюю ослабшую
проволоку, поднял рукой следующую и, кряхтя, полез в лазейку, но зацепился
спиной и ругался, выдирая из рубахи колючки.
Маргулиес задумчиво шатал столбик, как бы пробуя его крепость.
Семечкин издал носом густой неодобрительный звук, пожал плечами, лихо
разбежался, прыгнул, сорвал подметку и, завертевшись волчком, стал на
четвереньки по ту сторону. Он быстро подобрал портфель и поскакал на одной
ноге к бревнам.
Пока он подвязывал телефонной проволокой подметку, Маргулиес крепко
взялся правой рукой за столбик, левой застенчиво поправил очки и кепку и
вдруг, почти без видимого усилия, перенес свое маленькое, широкое в тазу
тело через проволоку и, не торопясь, пошел, косолапо роя острыми носками
землю, навстречу Корнееву.
Рядом с черепахой, клячей и велосипедом Шура Солдатова прибивала
кирпичом новый плакат: харьковцы тянут на веревке большую калошу, в которой
сидит Ханумов в тюбетейке, Ермаков в галстуке и босой Ищенко.
Красное утопическое солнце освещало допотопный пейзаж, окружавший
калошу. Калоша потеряла свое скучное значение. Калоша стала метафорой.
Под калошей крупными синими буквами было написано:
"Харьковцы берут наших бетонщиков на буксир.
Харьковцы дали невиданные темпы - за одну смену 308 замесов, побив
мировой рекорд. А мы в калоше сидим.
Довольно стыдно, товарищи!"
Шура стояла на цыпочках на табуретке, закусив губы, и приколачивала
плакат кирпичом.
Маргулиес прошел мимо нее и мельком прочел плакат. Улыбнулся.

Шура хватила себя кирпичом по пальцу. Она густо покраснела, но не
обернулась, не перестала прибивать.
Недалеко лежала куча толя. Солнце жгло толь и сосновые доски тепляка.
От них шел горький горячий запах креозота и скипидара. Запах сирени. Может
быть, слишком горячий и сильный для настоящей сирени. Может быть, слишком
химический. И все же дул горячий ветер, было утро, неслась пыль, бумажки
кружились хороводом у тепляка, и сильно и горько пахло - пусть химической -
сиренью.
Маргулиес на минутку зашел в конторку Корнеева просмотреть счета.

VIII
Корнеев взял с подоконника кружку и зачерпнул воды из ведра,
прикрытого дощечкой. Он жадно напился. Вода имела сильный привкус
медицинского бинта. Водопровод был временный. Воду хлорировали. Но Корнеев
давно привык к аптекарскому вкусу хлорированной воды. Он его не чувствовал.