"Лев Кассиль. Чаша гладиатора (детск.)" - читать интересную книгу автора

милой, веселой и застенчивой девушке Галине Хмелько. Она была прежде плитовой
в шахтах, где когда-то и встретился с ней впервые Артем. А потом приболела и
поступила в горничные к управляющему шахтами Грюппону. Недолго пожил с женой
Артем, так как за ним приехал его импрессарио - маленький желтый увертливый
человечек, Адриан Стефанович Зубяго-Зубец-кий, давно уже построивший и дом и
дачку на деньги, которые ему заработал, проливая пот на цирковой ковер, Артем
Незабудный. Он увез борца в Одессу, где неунывающие предприниматели
организовали турнир.
Артем обещал вернуться через месяц-другой за Галей. Но вскоре начался тот
знаменитый белогвардейский драп, которым окончилась на юге гражданская война.
И одна из мутных волн паники унесла с собой за море Артема Незабудного, не
привыкшего к долгим размышлениям.
Ему все равно надо было по давно уже им подписанному контракту бороться в
Стамбуле, а потом в Париже. Зубяго гарантировал ему возвращение на Родину
тотчас же, как все утрясется. Но жизнь что-то не утрясалась.
Мир в то время только еще приходил в себя после великих передряг и
потрясений первой мировой войны. Люди жаждали бездумных зрелищ и крепких
удовольствий. Приглашения, ангажементы следовали один за другим. Не успевал
Артем получить очередной приз и раскланяться на манеже после финальной схватки
в одном чемпионате, как надо было укладывать чемпионские кубки, пояс с
медалями, борцовское трико в чемодан и спешить на поезд или на корабль, чтобы
попасть на другой конец света, где уже висели афиши с его крупно набранным
именем и портретом, на котором топорщились известные карикатуристам всего мира
усы его, порой смахивающие на рога буйвола, пучились неохватные бицепсы и
свирепо таращились неловко вылупленные добрые глаза.
Да, имя его было, казалось, вездесущим. Всюду видел он афиши со своим
именем. Огромный, повсеместно знаменитый, он раскатил свою славу по всему
свету. Он чувствовал себя колоссальным, необъятным, занимающим так много места
в мире. Но потом стало немного пошаливать сердце. Пришлось даже один-другой
раз сорвать выход в турнире. Да и мир как будто сам становился все теснее.
Приходилось ради выгоды устроителей и экономии времени все чаще пользоваться
самолетом. А при этом ощущение дальнего путешествия скрадывалось. Исчезало
разнообразие пространства. Везде было одно и то же.
Чемоданы на скользких столах таможни. Радио, приглашающее на посадку. Трап
в кабину самолета. Тоненькая стюардесса в пилотке на висок. Тесное кресло.
"Просьба пристегнуться. При взлете не курить". Взрыли все вокруг свирепые
моторы. За окном трава, деревья, строения стремглав полегли навстречу.
Горизонт косо ушел вниз. Туго заложило уши. Десять часов сплошных облаков.
Потом опять больно ушам. Рыхлые, оседающие воздушные ступени спуска. Жесткое
прикосновение земли. Внезапно - глухота. Звуки неуверенно возвращаются. Трап.
И под ногами другое полушарие Земли.
Нет, просторы мира, которые когда-то были заселены его славой, как бы
перестали существовать. А где он только не побывал за эти годы! Незабудного
мотало по всему свету. И постепенно он становился равнодушным к этой
постоянной, частой и привычной перемене мест. Какая разница, что там, за
стенами амфитеатра, окружающего манеж? Не все ли равно, куда смотрят двери
артистического подъезда, возле которого будут по окончании вечера толпиться
назойливые зрители, знатоки и мальчишки.
Меняется ли дело оттого, что там, снаружи? Каменная сухарница Колизея или
сквозной, застывший над городом смерч Эйфелевой башни? Или зубцы башен,