"Адольфо Биой Касарес. План побега [H]" - читать интересную книгу автора

Телеграмму в "Гранд-отель", чтобы забронировать номера, один - для
Виолеты, другой - для себя, я отправлял сам, потому-то и был так взбешен,
когда консьерж невозмутимо повторил: "Как вы и просили, мы подготовили один
номер". Что обо мне подумает моя подруга? Как смогу убедить ее, что сделал
это безо всякой задней мысли, что не воспользовался ее доверчивостью и что
не заманиваю ее в западню? Положение не из легких. "Гранд-отель" -
переполнен; поселить даму в каком-то дешевом отелишке - против моих правил.
Уехать самому - все равно что сразу отказаться, не столько от некоей
надежды, пусть и призрачной, сколько от возможности пусть недолго, но
отдохнуть в горах. Я уже хотел было крикнуть, чтобы они разыскали
телеграмму, как Виолета сказала ласково:
- Мне не страшно остаться с тобой в одной комнате. А тебе?
Я опешил, пролепетал "спасибо" и более ее не слушал: бросился бежать по
коридору, прочь от Виолеты и консьержа. Ясней всего в этот миг мне
представлялось лишь омерзительно большое ложе в номере; но я ошибся: это
была широкая комната с двумя узкими кроватями у стен - Боже мой! - метрах в
четырех-пяти друг от друга. Спальню отеля все это напоминало мало, скорее уж
спальню какой-нибудь виллы. Ну можете представить себе: этакую домину в
сотню комнат для громадной семьи. В первые же минуты кто-то, кто придирчиво
осматривал бы комнату, быть может, и увидел ковер непонятной расцветки,
безбрежный как море, нескладные стулья с кретоновой обивкой, короткие
допотопные кровати и сероватую душевую, но мне, сопровождавшему даму,
предмет поклонения и любви, все - и вещи, и дом, и весь мир - показалось
чудесным и восхитительным. Консьерж отпер дверь нашего номера, мы остались
наедине, и я подумал: "Сейчас в моей жизни что-то должно произойти, нечто
важное и незабываемое".
Виолета, ее муж Хавьер и я давно задумали это путешествие. Однажды он
сказал мне:
- На зимних каникулах Виолета собирается в Кордову, я с ней поехать не
смогу. А ты?
Это был не просто вопрос.
Помнится, в тот вечер мы горячо спорили об истине. Хавьер утверждал,
что истина - абсолютна и едина, я доказывал - относительна. Поскольку все
логические выкладки в основном были использованы, я готов был уже
поссориться, и тогда мы перешли к обсуждению поездки. Его доводы, ехать мне
или нет вместе с Виолетой, и мои - прямо противоположны, но те и другие -
великолепны.
Хавьер считал, что Виолете со мной - как за каменной стеной. Я люблю ее
- значит, буду заботиться о ней. Я ревнив - значит, буду блюсти ее честь. Он
полагал: жена души в нем не чает - значит, у меня никаких- надежд. Мы
выглядели довольно странно: я - слишком влюбленный, чтобы пускаться во все
тяжкие с его женой, она - оживленная и счастливая меж двух мужчин,
пленительная, сияющая и безгрешная. Без сомнения, Хавьер прекрасно знал и
действующих лиц этого спектакля, и саму постановку, потому так смело смотрел
правде в глаза, но только с одной стороны, мне же истина виделась с разных.
Он подтвердил, что я прав. (Боже мой! В чем же? Если все в этом мире
относительно, в чем же я прав? Какую особую тайну я знаю?) Я знаю, или, по
крайней мере, подозреваю, что однажды женщина, как созревший плод, падает
прямо в руки настойчивого возлюбленного. Разумеется, никто не должен
изводить себя излишним постоянством и верностью. Но все-таки женщины