"Сергей Карпущенко. Беглецы " - читать интересную книгу автора

останавливаясь, заполнил лист четким разборчивым почерком: "Сего 1771 года
апреля 26 я, Мориц-Август Беньевский, волею Господа Бога нашего Иисуса
Христа и по повелению великого князя Павла Петровича, цесаревича и законного
наследника императорского российского престола, принимаю на себя звание
камчатского воеводы, коим прежде являлся капитан Нилов, произведенный в
должность сию незаконно взошедшей на царствие российское женой невинно
убиенного императора Петра Феодоровича, отстранившей законного наследника
Павла, отдавшей засим на откуп соляную и винную продажу в руки немногих
корыстолюбивцев, налагающей на народ необычайные дани, требующей налоги и
оброк с увечных и малых, яко со здоровых, насадившей везде неправый суд и
поправшей святоотеческие порядки, отобрав от монастырей вотчины их на
пропитание выродков всяких особ вельможных. Никто при ней за настоящие
заслуги не награждается, камчатская же земля от сугубого самовластия
разорена.
Сим объявляю, что, принимая на себя звание начальника камчатского,
всякого, кто нашей власти не признает и воле нашей противиться станет,
обещаемся казнить нещадно смертию, яко изменника законному государю Павлу
Петровичу".
Полночи просидел Беньевский за перепиской рескрипта своего и заготовил
два десятка копий, на которые ушли все его чернила и три пера - рассчитал он
верно.
Едва засветилась промасленная холстина неширокого оконца, Беньевский,
поглядывая на спящего Хрущова, стал собираться. Достал и осмотрел он
пистолеты и кинжал, которым резал медведю холку, опоясался поверх кафтана
цветным шарфом, заткнул оружие за пояс. Хоть и было на дворе тепло, надел
собачью длинную куклянку. Под ней же спрятал и свои рескрипты. Тихо вышел.
В дверь дома, где жил Иван Устюжинов, стучался долго, досадливо
кривился, страшно беспокоясь, что не откроет, но Иван открыл. Был он в
портах одних и холщовой рубахе, с заспанным лицом. Зевая, неласково спросил:
- Чего изволите? С ночного караула я, спал еще.
- В дом пусти, - быстро попросил Беньевский.
Иван посторонился. В темных сенях, где пахло березовыми, висящими там
вениками, Беньевский и остался, взял за руку Ивана, горячо зашептал:
- Все, дальше не иди. Рюмин вчера из Нижнекамчатска воротился...
- Один?
- Один. Батюшку твоего в казенку посадили, нельзя было выручить, еле
сам ушел Иван. Что ж, Ваня, отец твой за дело правое постоять хотел, надобно
и сыну... - Беньевский вытащил один свой лист, дверь чуть приотворил,
впуская в щелку свет, подтолкнул к ней Ивана. - Читай.
Ваня читал долго, часто поднимал на Беньевского глаза.
- Да, дело важности великой, - сказал тихо и проглотил слюну. - За сие
и кнутом нещадно выдрать могут...
- Могут, Иван, могут, - пристально смотрел на юношу Беньевский, оскалив
большие кривоватые зубы и шевеля ноздрями. - Но можно и тем, кто нас сечет,
хорошего кнута влепить. Давай, Ваня, за отца твоего Катерине убыток
причиним. Случай для суксесу удобный! За Павла Петровича...
- Да ведь не за цесаревича ты радеешь! - воскликнул Ваня. - Не за него!
Беньевский усмехнулся, обнял Ивана и заглянул ему в глаза:
- А кабы и не за него? Какая в том беда? Важно, что я всем, кто желает,
волю дам - суть привилегию граждан цивилизованных. Понимаешь, чего я хочу?