"Сергей Карпущенко. Беглецы " - читать интересную книгу автора

этот снег, на оживающих в тепле избы ленивых еще мух, что ползали по
промасленной холстине окна, и морщился от досады, потому что до конца апреля
оставалось только две недели. Снег во многих местах уже растаял и обнажилась
черная земля. Скоро мухи стали проворными и залетали по избе.
Но вот как-то утром раздался собачий брех и послышался крик каюра -
"Аг! Аг! Куга! Куга!". Беньевский поспешно вышел на крыльцо - на легких
нартах, стоящих на черной проталине, в окружении страшно исхудавших собак с
ободранными лапами, сидел шельмованный канцелярист, но Алексия с ним рядом
не было. Рюмин поднялся с трудом, шатаясь, подошел к Беньевскому:
- Здравствуй, ваша милость, - улыбнулся он жалко и печально. - Видать,
не заработал я награды.
Уже в избе, жадно глотая холодную оленину и не замечая налитой в чарку
водки, он молчал, не имея сил начать рассказ. От веселого, плутоватого вида
его не осталось и следа. С полчаса он ничего не говорил, приходил в себя.
Беньевский разглядывал каюра - все лицо его было покрыто ссадинами,
синяками, он страшно отощал оброс щетиной, сильный запах псины исходил от
грязной его одежды. Рассказывать каюр стал еле слышно:
- В Нижнекамчатск я преж Алексия поспел, в доме протоиерея кой с кем
знакомство свесть успел, а тут и батюшка наш прибыл. Поселили его в тамошней
казенке - на цепях ли, нет ли, не ведал. Крепкая казенка, но я и к ней ключи
подобрать сумел - за десять рублев караульного купил и вначале батюшке
письмо передал, а потом и о побеге договорился. Да токмо как пришел я за
Алексием, так и выяснилось, что мой сговорщик меня продал, - прищучили меня
стражи, токмо кистенем и проложил себе дорогу к нартам. Оставаться в том
городишке я уже не мог, прямой дорогой к Большерецку и махнул... Да токмо
дорога возвратная длиннее вышла, ибо снег уж таять начал. Ты, барин, не
обессудь. Больно крепко Алексия нашего стерегут, а то б я его спроворил. Но
письмо передал...
- Письмо мое протоиерей, должно быть, прочитал, а не Алексий, - мрачно
сказал Беньевский. - Скверно все очень, но горевать не станем. За дело
браться надо.
Он отпер сундук, достал несколько серебряных монет, протянул их Рюмину:
- Вот тебе, братец, за тяготы перенесенные. Двадцать целковых,
заслужил...
Рюмин поднялся из-за стола, с трудом растянул запекшиеся коркой губы:
- Нет, сударь, мы хоть деньгами и не гнушаемся, но незаслуженными не
корыстуемся.
- Бери! - строго приказал Беньевский, но Рюмин лишь устало помотал
головой и пошел к своей истерзанной упряжке.

17. НАЧАЛО

Теперь он знал, что откладывать начало предприятия, на которое положено
столько сил и средств, нельзя. Целый день после ухода Рюмина сидел он
запершись в избе и даже выгнал из нее Хрущова, ходил из угла в угол, морщил
лоб, обдумывал, подбегал к столу, чиркал что-то на листке и тут же рвал
написанное. К вечеру бросил он метаться, достал из сундука тайком
приобретенные в большерецкой канцелярии три пера гусиных, листы бумаги и
свежие орешковые чернила, уселся в угол, за стол. Крупными литерами начертал
на первом листе бумаги "ВСЕМ БОЛЬШЕРЕЦКИМ ОБЫВАТЕЛЯМ!" и потом, уже не