"Сергей Карпущенко. Беглецы " - читать интересную книгу автора

меж двух поваленных друг на друга пихтовых стволов. Кора их над холмиком
отчего-то желтоватой была, словно кто-то нарочно метил охрой это место.
- Вона берлога. Вишь, надышал медведюга, изжелтил все, - объяснил
Иван. - А на соседних деревах - закуси, пометы его, чтоб знали звери - мол,
я тут лежу. Ну, будет ноне жарко, мил человек. Отойди подале - зачинать
буду, - и Иван трижды перекрестился.
Беньевский, отходя назад, оборачивался и видел, как снимал Иван
шубейку, как отвязывал осатаневших от близости зверя собак, рвавшихся к
берлоге. Со звонким надрывным лаем, со стоящей дыбом шерстью кинулись лайки
вперед, над самым устьем берлоги заплясали, дико, взахлеб визжа, бешено
крутились на челе медвежьей лежанки, сшибая по нечаянности одна другую и
дивясь, должно быть, собственной смелости. Иван медленно пошел к берлоге,
притаптывая дорогой снег, - готовил местечко для схватки. На берлогу влезать
не стал, а, стоя рядом, тупой конец рогатины пропустил в устье черное,
трижды пихнул им в нутро берлоги и быстро вынул, словно испугавшись дерзости
своей, потом попробовал еще и еще. Но зверь не выходил. Тогда охотник
осмелел настолько, что взобрался на чело берлоги и уже совсем безрассудно,
дерзко стал пихать рогатиной в медвежье логово.
Рев вначале послышался негромкий и глухой, как из бочки. Иван пихнул
еще. Теперь медведь ревел недовольным высоким тоном обиженного. Собаки не
выдержали, в сторону отпрыгнули. Спустился и Иван. Теперь было слышно, как
внутри берлоги ворочался, кряхтел и урчал медведь, трещали ветки, шуршали
листья, что нагреб он в берлогу для мягкости во время зимней долгой спячки.
Вначале появилась лишь одна его лапа, которая на белом снеге с
длинными, в полвершка, когтями выглядела жуткой и безжалостной. Потом
показалась и медвежья морда, голова со слипшимися от гноя глазами,
неприметно крошечными. И вот уже, разваливая устье, вылезал наружу сам
хозяин берлоги, оглушительно рычащий и мотающий зачем-то головой, с которой
сыпались на снег приставшие к шерсти сучки и прелые листья.
Медведь стоял у самой берлоги и не трогался в места, крошечными
глазками смотрел непонимающе на давящихся лаем собак. Он был огромный и
старый, и шкура его, так необходимая охотнику, была тоже старой и
некрасивой, с большими проплешинами и лишаями. Медведь стоял и ревел, будто
не зная еще, что ему предпринять, а собаки, ободренные его неподвижностью,
стали подскакивать к зверю, норовя ухватить зубами его задние лапы. Медведь,
казалось, до тех пор и не понимал, что с ним происходит, покуда одной из
собак не удалось схватить его за ляжку. И вдруг он словно ожил, проснулся,
повернулся к собаке так быстро, что отпрыгнуть она не успела, и резанул ей
брюхо когтями передней лапы. Пронзительно взвизгнув, собака болтнула лапами
в воздухе и упала с распоротым брюхом на снег, откуда, дымясь на морозе,
полезли блестящие внутренности. Пару раз тихо пискнула и замокла.
Другие лайки кидались на зверя уже осмотрительней, а скоро и вовсе
стали в стороне и, вытянувшись в струнку, с напряженными лапами и хвостами,
надсадно лаяли, не решаясь приблизиться к медведю.
Иван, сжавшись весь, как взведенная пружина, на немного согнутых ногах
стал подходить к медведю. И зверь вдруг осознал, кого ему надо бояться
сильнее, и все внимание свое тотчас обратил на человека, мотнул тяжелой
головой и дико, длинно проревев, двинул прямо на Ивана, видевшего, как
заходили под его плешивой бурой шкурой мышцы, связки и суставы. Всего сажени
три и пробежал он до Ивана и только аршина за два ловко поднялся на задние