"Сергей Карпущенко. Беглецы " - читать интересную книгу автора

сытой и красивой, гордой за свежую прелесть свою, что рвалась со всех сторон
из нарядного платья.
Шуршало сено. Шептали голоса.
- Вон, вон, гляди, паук ползет! - показывал Иван.
- Ну так что ж? - не желала смотреть на паука прелестница и гладила
возлюбленного по груди широкой, мягкой своей ладонью.
- Да как же! Ловить его надо! Ведь бабы пауков перед мужиком едят,
чтобы вернее зачреватить. А ты чего ж?
- Чего надумал, зачреватить! - улыбалась Мавра. - И откель ты ведаешь о
том, про пауков-то?
- Рассказывали.
- Кто? Али я не первая у тебя?
- Первая. А рассказывала мне о том моя бабуся, и еще говорила, что
второго нужно по зачатии съесть, а третьего перед родами, чтоб способней
разрешаться было.
- Вот и ешь своих пауков, Ванятка, а мне они покамест за ненадобностью.
Я не от полюбовника, а от мужа свово зачать хочу.
- Не любишь, значит, - простодушно вздохнул Иван, а Мавра тихонько
рассмеялась:
- Ох, и дурачинка ты еще! Кабы не любила, так в амбар бы с тобой не
полезла. Я не из тех, кто в штанах казацких счастье свое ищет. Я не
бесстыдница какая, и отдалася я тебе, Ванятка, токмо в залог долгой любви
нашей, а не утех паскудных ради. Ты обвенчаться со мной хотел...
Иван, словами Мавры обожженный, полное девичье тело крепче к себе
прижал, прошептал на ухо:
- Так когда же свадьба, Маврушка?
Мавра, травинку сухую покусывая, ответила не сразу.
- Хочу тебя, Иван, последний раз проверить, коль уж в такой далекий,
долгий путь с тобой собралась. Принеси мне, Ивашка, медвежью шкуру, токмо не
ружьем убей медведя, а рогатиной. Да и шкура в избе нашей не лишней будет,
ноги в зазимье согреет. Дело сие для тебя, я думаю, не хитрым окажется. Вона
ты у меня какой! Сам, яко медведь, здоровый! Всем сила Устюжинова Вани
ведома, не сдюжить! - И Мавра, прижимаясь своей тугой колышащейся грудью к
груди Ивана, прошептала: - На масленой свадьбу сыграем, не обману.
...А Мориц-Август Беньевский, выйдя тем временем из дома камчатского
начальника, пошел вдоль низких казенных строений к палисаду, через мостик,
на другой берег речки перешел и уже недалече был от дома своего, как вдруг
услыхал он гомон двигавшейся ему навстречу толпы. По звонким, ретивым
вскрикам и черной матерной брани догадался, что шли те люди во хмелю
немалом, оттого и рассудительно решил под горячую их руку не попадаться и
куда-нибудь свернуть. Но ватага эта - человек примерно с двадцать - как раз
и выкатила из-за того забора, к которому Беньевский норовил прижаться. Шли
они теперь прямо на него, распоясанные и пьяные, кто в чем, иные в исподних
рубахах даже, размахивающие без дела здоровенными своими руками. Бороды
всклокочены, красные, рассерженные лица. Люди качались и, чтобы не упасть,
держались друг за друга, а увидели Беньевского - все, как один, остановились
и уставились на незнакомца. Огромный бородатый мужик с серьгой в ухе и
побитым оспой лицом, державший под мышкой немалого размера треску, поднял
руку и громко сказал:
- Стойте, братцы! Да то ж, как будто, Холодилова человек.