"Владимир Васильевич Карпов. Судьба разведчика " - читать интересную книгу автора

поступки, кто как к нему относился, какие задавал вопросы. Ни одного
похожего на стукача не выявил, все ребята нормальные, настоящие друзья, все
уважали его, даже гордились, что в их взводе чемпион и поэт. Может, из
зависти кто-то хотел напакостить? Непохоже. Все парни искренние,
однокашники, друзья на всю жизнь.
Обнаружив некоторую вину в своих стихах, Ромашкин на следующем допросе
сам высказал это предположение следователю. Тот стал еще добрее.
- Молодец, додумался наконец до того, в чем надо признаваться. Значит,
говорил о товарище Сталине оскорбительные слова?
- Нет, что вы! Наоборот, я говорил о Сталине уважительно, что он много
добрых дел совершил и ему не надо приписывать то, что сделал Ленин.
- Хорошо. А теперь скажи, зачем ты заводил разговоры, порождающие
сомнения в деятельности товарища Сталина?
Ромашкин честно ответил:
- Не было у меня никаких замыслов.
- Э нет, так не бывает! Вот представь, ребенок берет лопаточку и идет к
песочнице. Зачем? Копать. Так это ребенок, а ты курсант, выпускник, почти
командир. Не может у тебя быть такого - "не думал". Думал! А теперь
признавайся, зачем ты вел пропаганду, оскорбляющую вождя народов?
Ромашкин понимал: удавка затягивается все туже, и, самое обидное, не
мог ничем возразить логике следователя. Он прав, не мог Ромашкин жить и
поступать бездумно.
- Хорошо, гражданин следователь, я признаю, говорил такие слова о
Сталине. Но политического, антисоветского умысла у меня не было. За слова
готов отвечать, виноват.
- Ишь, как у тебя все просто - "поговорил, виноват", и делу конец. Нет,
милый мой, сомнения, которые ты вызывал у людей, оставались в их памяти.
Порождали неуверенность. А может [22] быть, те, кто тебя слушал, делились
своими сомнениями с другими? Цепная реакция получается. А разве можно
допустить утрату веры в наши советские идеалы среди будущих командиров?
Среди тех, кто эти идеалы должен защищать с оружием в руках? Вот поэтому мы
тебя, Ромашкин, и арестовали, что нельзя допустить такую разлагающую
антисоветскую пропаганду в армии.
Ромашкин был подавлен и раздавлен этими словами Иосифова, но тихо и
настойчиво повторял:
- Не было у меня таких намерений. Не было. Что хотите со мной делайте.
Не вел я антисоветской агитации. Просто говорил, без злого умысла.
- Опять отпираешься. Может быть, тебе про ребенка с лопаточкой
напомнить? Не юли, признай свою вину, и оформим протокол.
Ромашкин только сейчас обратил внимание: на всех предыдущих допросах
следователь не оформлял протоколы. Вел вроде бы простой предварительный
разговор. "Готовил меня. Ждал, пока созрею. Когда одиночка, неизвестность
доведут меня до состояния необходимой ему сговорчивости, чтобы признал свою
вину, подписал протокол, и дело завершено. Он меня и в одиночке держал,
чтобы другие, более опытные арестованные не научили, как вести себя на
допросах".
А следователъ, будто читая его мысли, тут же опровергал предположения
Ромашкина, проявляя еще большую доброту:
- Ладно, поверю тебе. Ты сам не мог прийти к таким широкомасштабным
сомнениям. Значит, кто-то навел тебя, натолкнул на эти мысли. Ты редактору