"Алехо Карпентьер. Век просвещения " - читать интересную книгу автора

длиннее, город удивительно походил на гигантский канделябр в стиле барокко,
зеленые, красные и оранжевые стеклянные подвески которого бросали
разноцветные отблески на затейливое нагромождение балконов, аркад, куполов,
бельведеров и галерей со спущенными жалюзи; город этот с тех пор, как его
обитателями, нажившимися на последней войне в Европе, овладела строительная
лихорадка, постоянно ощетинивался лесами и украшался праздничными шестами и
мачтами, которые устанавливают каменщики в знак окончания работ. Он был
вечно открыт ветрам, он жаждал этих ветров с моря и с суши - все ставни,
жалюзи, створки окон и Дверей, фрамуги распахивались навстречу первому же
свежему дуновению, проносившемуся над ним. Тогда мелодично звенели
хрустальные подвески на люстрах и канделябрах, обшитые стеклярусом абажуры
на лампах, занавеси из бисерных нитей, шумно вертелись флюгера, возвещая о
спасительном ветерке. Веера же из плотных мясистых листьев, из китайского
шелка, из цветной бумаги застывали в бездействии. Но после короткой
передышки люди снова возвращались к своему привычному занятию - приводили в
движение застоявшийся в непомерно высоких покоях воздух. Свет тут
превращался в сгустки зноя уже с самой зари, когда солнечные лучи врывались
даже в наиболее недоступные спальни, пронизывая занавеси и пологи от
москитов; и особенно душно было в тот день - в самый разгар дождливого
сезона - после неистового ливня, разразившегося в полдень, когда под раскаты
грома и вспышки молний на землю обрушились потоки воды, влага стремительно
излилась из туч, и теперь мокрые после дождя улицы курились, ибо опять
вернулся зной. Как ни кичились дворцы своими гордыми колоннами и высеченными
в камне гербами, но в дождливые месяцы они стояли в грязи, которая прилипала
к их стенам, - так прилипает к телу неизлечимая болезнь. Достаточно было
проехать карете, и тучи брызг взлетали над лужами, облепляя грязью порталы и
ограды особняков: все мостовые и тротуары были в колдобинах, а
застаивавшаяся в них вода переливалась из одной ямы в другую, издавая
зловоние. Хотя здания были отделаны драгоценным мрамором, украшены
изысканной лепкой и мозаичным орнаментом, хотя их окна были забраны такими
изящными решетками, что завитки на них походили скорее не на железо, а на
бледные металлические растения, прильнувшие к стеклам, - все же дома эти не
были защищены от вязкой грязи, напоминавшей о том, что некогда тут тянулись
болота: она проступала из почвы, как только с крыш начинала стекать вода...
Карлос подумал, что люди, пришедшие посидеть возле усопшего, вынуждены
были переходить улицы, ступая по доскам, переброшенным через лужи, или
перепрыгивать с камня на камень, - в противном случае они рисковали оставить
башмак в непролазной грязи. Иностранцы, попадая в город на несколько дней и
посещая балы, таверны и всевозможные злачные места, где многочисленные
оркестры обрушивали громовые звуки на щедрых моряков, а женщины раскачивали
бедрами в такт неистовой музыке, с похвалой отзывались о красочности и
заразительной веселости здешних мест; но тем, кому приходилось проводить тут
весь год, были хорошо знакомы уличная пыль и грязь, а от селитры неизменно
покрывались зеленью дверные молотки, ржавело железо, тускнело столовое
серебро, на старинных гравюрах появлялся грибок, постоянно запотевали стекла
рисунков и офортов, так что изображения, покоробившиеся от сырости, видны
были как бы сквозь вуаль. Неподалеку от набережной Святого Франциска только
что пристал к берегу североамериканский корабль, и Карлос машинально прочел
по складам его название: "Эрроу" *. А душеприказчик все еще описывал
погребальную церемонию, которая, разумеется, была необыкновенно пышной, -