"Евгений Петрович Карнович. Придворное кружево (Царевна Софья Алексеевна, Придворное кружево: романы) " - читать интересную книгу автора

воздержания, постов и молитв, сколько в теремах московских царевен. Во
всем этом могло быть немало и лицемерия, а при нем еще тяжелее становилось
строгое соблюдение исстари заведенных порядков. Царевен держали настоящими
отшельницами: они тихо увядали, осужденные на жизнь вечных затворниц. Им
были чужды тревоги молодой жизни, хотя бы сердце и подсказывало порою о
любви, о которой, впрочем, они могли узнавать разве только по сказкам
своих нянюшек, болтавших по вечерам о прекрасных царевичах. Вероятно,
впрочем, что на большинство царственных отроковиц и сказки с любовным
содержанием производили самое слабое впечатление. Привыкнув от раннего
детства к своему затворничеству в тереме, царевны ограничивали свои
помыслы лишь потребностями заурядного домашнего обихода; сердечным их
порывам не было ни простора, ни исхода; им не на кого даже было направить
их девичьи мечты и грезы, если бы они случайно встревожили и взволновали
их.
Из посторонних мужчин никто не мог входить в их терема, кроме
патриарха, духовника да ближайших сродников царевен, притом и из числа
этих сродников допускались туда только пожилые. Врачи, в случае недуга
царевен, не могли их видеть. Из теремов царевны ходили в дворцовые церкви
крытыми переходами, не встречая на своем пути никого из мужчин. В церкви
были они незримы, так как становились на особом месте в тайниках, за
занавесью из цветной тафты*, через которую и они никого не могли видеть.
Редко выезжали царевны из кремлевских хором на богомолье или на летнее
житье в какое-нибудь подмосковное дворцовое село, но и во время этих
переездов никто не мог взглянуть на них. Царевен обыкновенно возили ночью,
в наглухо закрытых рыдванах* с поднятыми стеклами, а при проезде через
города и селения стекла задергивались тафтою. Они не являлись ни на один
из праздников, бывавших в царском дворце. Только при погребении отца или
матери царевны могли идти по улице пешком, да и то в непроницаемых
покрывалах и заслоненные по бокам "запонами", то есть суконными полами,
которые со всех сторон около них несли сенные девушки. В приезд царевны
или царевен в какую-нибудь церковь или в какой-нибудь монастырь
соблюдались особые строгие порядки. В церкви не мог быть никто, кроме
церковников. По приезде же в монастырь все монастырские ворота запирались
на замки, а ключи от них отбирались; монахам запрещалось выходить из
келий; службу отправляли приезжавшие с царицею или царевною попы, а на
клиросах* пели привезенные из Москвы монахини. Только в то время, когда
особы женского пола из царского семейства выезжали из монастыря, монахи
могли выйти за ограду и положить вслед уезжавшим три земных поклона.
В детстве царевен холили и нежили, но все их образование оканчивалось
плохим обучением русской грамоте. Одна царевна Софья Алексеевна составляла
исключение в этом отношении. Вырастали они, и начиналась для них скучная и
однообразная жизнь в теремах. Утром и вечером продолжительные молитвы,
потом рукоделья, слушание чтений из божественных книг, беседы со
старицами, нищенками и юродивыми бабами. Все же мирское их развлечение
ограничивалось пискливым пением сенных девушек да забавами с шутихами.
Затворничество царевен было так строго и ненарушимо, что, например,
приехавший в Москву свататься к царевне Ирине Михайловне* Вольдемар*, граф
Шлезвиг-Голштинский, прожил в Москве для сватовства полтора года, не видев
ни разу, хотя бы мельком, своей невесты. Затворничество в семейной жизни
московских царей доходило до того, что даже царевичей никто из посторонних