"Евгений Петрович Карнович. Придворное кружево (Царевна Софья Алексеевна, Придворное кружево: романы) " - читать интересную книгу автора

- Дивно, что так спешно государя хоронят! - говорил в толпе один
старик. - Того иногда прежде не водилось. Бывало, дадут собраться из
окрестных мест множеству народа и съехаться отвсюду духовным властям и
служилым людям. Чего так теперь торопятся? Чего доброго, заживо его
похоронят.
- Нешто не знаешь, что на погребение царя Алексея Михайловича
набралось столько народу в Москву, сколько прежде никогда не бывало.
Принялись тогда душить, резать и грабить; так что в день его похорон нашли
в Москве более ста ограбленных и убитых. Вот для того-то, чтобы того же и
ныне не случилось, и поторопились поскорее похоронить государя, -
вразумлял старика подьячий.
- Нет, тут что-нибудь да неладно, - отозвался кто-то из толпы, а
старик, сомнительно покачав головою, вопросительно взглянул на окружавшую
толпу, среди которой поднялись разные толки.
Появление Софьи, как сестры-царевны, на погребении ее брата было в
Москве первым еще случаем. Все дивились этому и в особенности тому, что
молодая царевна шла не только пешком, но и не заслонилась "запонами" и
даже с отброшенною с лица фатою. Изумление бояр и разных чинов служилых
людей возросло еще более, когда царь и царица, не оставшись на отпевании,
тотчас после обедни ушли из собора, а между тем царевна Софья оставалась в
соборе до тех пор, пока не засыпали могилы.
Лишь только царица вернулась в свой терем, как к ней явились
монахини, посланные тетками и сестрами покойного государя.
- Благоверная царица! - заявила старшая из этих посланниц. - Царевны
кручинятся и скорбят, что ты на отпевании их племянника и братца остаться
не изволила.
- Сынок мой больно устал, мал он еще; невмоготу ему было на ножках
стоять, - отвечала царица на этот укор за невнимание ее к пасынку.
Совсем иначе отзывались в теремах царевен о Софье Алексеевне:
- Вот она братца любила, так поистине любила. В горести не помнила
даже, что и делала; для него и своей царственной скромности не поберегла и
на отпевании осталась до конца. Не то что мачеха! - умиленно почмокивая
губами, говорили приживалки, которыми были наполнены терема царевен.
Возвращаясь одна из Архангельского собора, царевна, закрыв ширинкою*
лицо, громко всхлипывала, сопровождая свои слезы обычными в то время
причитаниями.
- Извели братца нашего злые люди, - плакалась Софья, идя посреди
расступившегося перед нею народа. - Нет у нас ни батюшки, ни матушки,
братца нашего Ивана на царство не выбрали! Умилосердитесь, православные,
над нами, сиротами; если мы в чем провинились перед вами, отпустите нас в
чужие земли к королям христианским!
Эх вы, сиротинки горемычные! - подхватывали на пути царевны
московские торговки и бабы, расчувствовавшись от ее причитаний, и
принимались сами реветь и нюнить.
Слова и слезы царевны не прошли даром, и уж на другой день заговорили
в Москве и принялись ахать и охать о царевиче Иване Алексеевиче и об его
сестрах, предсказывая, что изведут их злые люди. После похорон Федора
Алексеевича, по существовавшему в ту пору обычаю, в опочивальне умершего
царя сидели, в продолжение первых девяти суток, денно и нощно, около его
постели очередными сменами бояре, окольничие и дьяки, а священники и