"Евгений Петрович Карнович. Придворное кружево (Царевна Софья Алексеевна, Придворное кружево: романы) " - читать интересную книгу авторанездоровье, уклонялся насколько мог от потчевания и приневоливания со
стороны хозяина дома. Во время обеда велась беседа о предметах самых обыденных и порою вспоминалось о прошлом. - Покойный государь, царь Алексей Михайлович, - рассказывал Милославский, - был великий постник. Хотя в мясные и рыбные дни любил покушать, и за столом его бывало в эти дни до семидесяти блюд, но зато в постные дни был воздержен всем на диво; ни единый монах так строго не держал постов, как его царское величество. В Великом посту в целые сутки съедал он по кусочку черного хлеба с солью, по соленому огурцу или грибу и выпивал только по стакану полпива*. На Страстной же, в понедельник, среду и пятницу, ничего не вкушал и во весь Великий пост только два раза кушал рыбу. Выходило так, что в год он постился восемь месяцев. - Да и насчет молитвы он крепко усердствовал, - подхватил Воротынский, - хотя и был вельми тучен, но ежедневно, а иной раз даже и сряду без передышки, по тысяче поклонов клал; а в большие праздники и до полутора тысячи отбросает; пот с него, бывало, ручьем катит, а он знай себе кланяется! Любил царь и иконопись; после смерти его осталось восемь тысяч двести икон. - Кроткий и благодушный был государь! - заметил Милославский, с удовольствием вспоминавший дни своего особенного почета. - Ну, не скажи этого, боярин, - возразил ему князь Иван Андреевич Хованский. - Бывал иной раз царь Алексей Михайлович с большим норовом и не раз с нашею братиею, боярами, кулачно расправлялся. Какой стих на него находил! Забыл разве, как однажды он своего старого тестя, боярина... - Что вы тут зеваете! - вдруг крикнул Иван Михайлович на так ротозеять тут нечего! По приказу боярина холопы повалили из столовой избы, а он встал с места и, притворив дверь, посмотрел, не остался ли там кто-нибудь подслушивать боярские речи. Доносы и тогда были в Москве в большом ходу, и бояре крепко побаивались своих холопов, которые очень часто кричали на них государево "слово и дело"*, объявляя, что господин их вел худые речи о государе, царице или их семействе. - Вспомнил я, - продолжал Хованский, обратившись к возвратившемуся на свое место Ивану Михайловичу, - о боярине Илье Даниловиче, как он единым похвалялся перед государем, что если бы царь поставил его первым воеводою, то он взял бы в полон короля польского. При мне то было. "Как, слышь ты, страдник, худой человек! - крикнул царь на своего тестюшку*. - Своим искусством в ратном деле похваляешься! Когда же ты ходил с полками? Какие победы оказал ты над неприятелем? Или ты, бестолковый, смеешься надо мною?" Да так с последним словом заушил его, а там хвать его за бороду, да и ну трепать. Мало того, в пинки его принял, да так в двери и спровадил... Бояре весело захохотали. - Непригожие были эти дела для боярской чести, - насупясь, заметил Голицын. - Говоришь ты - непригожее дело, - подхватил снова Волынский, - а сам-то у бояр наиглавнейшую опору их чести отнял, местничество отменил, разрядные книги сжег, - укорял он Голицына. - Не я все это сделал, - обращаясь к говорившему, вразумительно возразил Голицын, - сделали это выборные люди по царскому указу, а я |
|
|