"Евгений Петрович Карнович. Придворное кружево (Царевна Софья Алексеевна, Придворное кружево: романы) " - читать интересную книгу автора

Алексеевна: по нерасположению своему к старым порядкам с тобою сходствует
и недаром так возлюбила тебя...
- Ставлю себе в отменную честь, коль скоро удостоиваюсь внимания
государыни царевны, - скромно заметил Голицын, - великого разума она
девица! Во время теперешней болезни государя мне часто приходится
встречаться с ее пресветлейшеством в опочивальне государя, и соизволяет
она нередко удостоивать меня своей беседы, причем я всегда дивлюсь ее уму.
- Ты, князь Василий Васильевич, только и толкуешь, что об уме
царевны, а о девическом ее сердце никогда не подумаешь.
- Да какая же мне стать думать о сердце царевны! - усмехнулся
Голицын.
- Не сказал бы ты того, что теперь говоришь, князь Василий
Васильевич, если бы знал, как оно лежит к тебе, - таинственно прошептал
Милославский.
- Негоже тебе, Иван Михайлович, вымышлять такие бредни; да и неучтиво
так издеваться надо мною. Я человек уже не молодой, не моя пора уловлять
девичьи сердца, а о сердце царевны я не дерзнул бы никогда и помыслить.
- Да и дерзать то нечего, коли оно само к тебе рвется, - проговорил
Милославский.
Голицын медленно приподнялся с кресел.
- Оставь, боярин, эти пустые шуточные речи, - начал он, сурово
посматривая на Милославского и слегка потирая ладонью свой лоб, между тем
как перед ним живо представились и те взгляды, которые подолгу
останавливала на нем царевна, и та краска, которая, при встрече с ним,
кидалась ей в лицо, и то смущение, которое овладевало ею, когда она
начинала заводить с ним речь.
Голицын давно заметил все это, но, беседуя с Софьей лишь о делах
государственных и об ученых предметах, он, годившийся ей, при тогдашних
ранних браках, почти в деды, не думал вовсе ни о любви, ни о том, что ему
принадлежит сердце царевны. Он полагал, что Софья смущается перед его умом
и его знаниями и что никакой сердечной привязанности тут не может быть. В
старинном русском быту романические затеи вовсе не существовали, да и
Голицын никогда не был ходоком по любовной части. Теперь же Милославский
своими странными речами надоумил его и открыл тайну, которую он не мог
даже подозревать без насмешки над самим собою.
- Затолковались мы, Иван Михайлович, о чем бы и не след нам было
говорить; мне уж вторая полсотня жизни идет. Да и не о том теперь думать
надлежит; из твоих слов вижу, что смутные времена подходят, - сказал
спокойно Голицын.
- То-то и есть, а потому нам крепко царевны Софьи Алексеевны
держаться нужно; впереди всех нас ее на высоту следует поставить, а то
сокрушат нас Нарышкины.
- Нужно нам, - начал поучительно Голицын, - царственный закон
соблюсти и не царевну возносить, а посадить, в случае чего, береги Бог, по
порядку старшинства на московский престол ее брата, царевича Ивана
Алексеевича.
- Да разве Иванушка-царевич на что-нибудь годен? Может он только мух
летом ловить, да и тех, пожалуй, прозевает, ничего он почти не видит, - с
дерзкою насмешкою проговорил Милославский. - Впрочем, - уступчиво добавил
он, - что за беда! Совет боярский при нем учредим, не век же и боярству в