"Лазарь Викторович Карелин. Даю уроки" - читать интересную книгу автора

Узнал, что в землетрясение у него погибли маленькие сын и дочь, а жена
осталась без ног, годы и годы потом жила калекой, передвигалась в коляске -
потому и двери в доме из комнаты в комнату ведут, потому такие широкие эти
двери, хотя комнаты маленькие. Узнал, что искалеченная эта женщина была
доброй и отзывчивой, со всего города сбегались к ней бедолаги, всем она
умела помочь. Она и он, Дим Димыч Коноплев. Дом этот, "времянка", где,
казалось, неизбывное горе поселилось, был в городе островком спасительным
для потерпевших кораблекрушение. Все ясно, все понятно. Такие островки, если
поискать, в любом городе отыщутся. Несчастье либо ожесточает людей, либо
возвышает. Доброта твоя и самого тебя лечит. Что бы они делали, эти двое,
если бы замкнулись в своем горе, ожесточились? Все ясно, все понятно, они -
врачевались, самоврачевались добротой. Тут все легко прочитывалось. А вот
свое горе трудней читалось. Про другого, слушая его, понималось, про себя,
слушая себя, ну никак.
- Понимаю тебя, понимаю, - говорил Ашир, они сразу же перешли на
"ты". - Не разобрались, не пожелали. Да и зависть. Вон ты какой! Ну,
конечно, что говорить, выпороть бы тебя не мешало. Разболтался, что
говорить. Это вас, баловней судьбы, вседозволенность с ног сбивает. Все вам
можно! Человека в пьяном виде сбил - сошло. Машину перепродал, нажившись, -
простили. В какой-то сомнительной компании застукали - обошлось, замяли. Так
и скользите по жизни. Все можно! Все сходит! А вот и нет, и нет!.. Но
ничего... Не падай духом...
Да, беда его, катастрофа, погибель - все это было ясно-понятно Аширу
Атаеву, рассказанное Знаменским его не удивило, все он быстренько понял и
объяснил.
Но и Знаменский, вслушиваясь в сбивчивый рассказ про то, за что лишился
Ашир Атаев работы, за что стал вот не соответствовать - слово какое
мучительное, оскорбительное! - занимаемой должности, но и Знаменский легко и
просто все понял и даже растолковал:
- Пошел ты, друг, против начальства, я так понимаю. Занесся, скажу
тебе. Ну, следователь, ну, ухватил нить. А вот понял ли, по зубам ли этот
моток? Решил, что по зубам. Вышло, что нет. Вот и... Но ничего... Не падай
духом...
Все ясно, все понятно, все прочитывается. У Ашира про Ростислава, у
Ростислава про Ашира. Ясно другому, себе - нет. И снова начинают они
втолковывать, по второму кругу, по третьему. Бредут, бредут, обнявшись,
путаясь ногами, запутываясь в мыслях. Одно хорошо - обрели друг друга. Это
уж наверняка хорошо, просто замечательно. Удача! Но наутро и это уйдет,
сбежит чувство удачи. Ну, познакомились, выпили, потолковали, излишне, жаль,
откровенничая, ну, разбежались. Все? Именно! Каждому жить в одиночку. И жить
худо. И все же, все же. Глядишь, снова сбегутся. Бутылочка. Чуть повеселей
станет. Снова заговорится о самом сокровенном. Душа-то болит.
Ашхабад - большой город. Собственно, он еще город, его еще мысленно
можно как-то оглядеть, вобрать в возведенную ограду, хотя бы мысленно - ведь
города от ограды пошли, от сходившихся за укрытие крепостных стен людей.
Оград таких теперь нет. Но город, если не слишком большой, еще возможно
оглядеть, огородить памятью глаз. И тогда это город. А если слишком велик,
то считай, несколько городов встало под одно имя. В Москве их сколько,
городов-то? До дюжины. Медведково - город. Юго-Запад - город.
Коньково-Деревлево - город. Речной вокзал с районами возле - город. И так -