"Лазарь Викторович Карелин. Даю уроки" - читать интересную книгу автора

- Ты только не горюй, не вешай нос.
- Согласен, не буду.
- А я сбегу. К геологам. Вот увидите!
Знаменский и Чижов вышли за калитку, пошли к машине.
- Не может забыть нашего мальчика, - шепнул Захар, оглядываясь, рукой
помахав жене.
И она от калитки махала, вдруг оживившаяся, вытянувшаяся, откуда-то
взявшийся ветер подхватывал ее легкое платье. Она крикнула:
- Ростик, не исчезай! Эй, "слуга двух господ", приходи обедать!
- Да, да, - сказал Захар. - Хоть каждый день, Ростик. Так и заживем.
Славно заживем. Верно?
- Верно.
- Что еще человеку надо, когда рядом друг институтский? Ничего больше
не надо! Садись, поехали. Я отпустил Алексея.
- Можно, я сяду за баранку? "Права" у меня не отобрали.
- Садись, правь. Ты, кажется, чуть ли не гонщик?
- Чуть ли.
Мягко стронулась машина, покатила.
И странное дело, чуть взялся за баранку, как отлегло, как разжалась
тоска. Но словечко это в него вцепилось: "чуть ли... чуть ли..." - всю
дорогу его твердил про себя, прислушиваясь к указаниям Захара, куда
свернуть. Вел машину осторожно, как пожилую женщину в танце. Ладони помнили
другую машину, - ладони, ноги, спина. На той бы рванул, повиражил бы сейчас,
с той он был слит, продолжался в ней. А эта старушка все не туда норовила
ступить, что-то тряслось в ней, похоже, она стеснялась гулкого стука своего
затревожившегося сердца.
У гостиницы попрощались.
- Завалюсь сейчас спать. Да сейчас ведь чуть ли не вечер.
- У нас быстро темнеет. Солнце просто падает за горы - и сразу темно.
- Значит, оно у вас тут висит чуть ли не на ниточке?
- Пожалуй, что так. Завтра утром позвоню. Отдыхай.
- Чуть ли... чуть ли... Спасибо, Захар, ты настоящий друг.
- А может быть, чуть ли?
- Нет, ты настоящий.
Расстались.


4

Не пришлось загнать себя в сон, спрятаться от мыслей в безмыслие разных
там кошмарных сновидений. Что - кошмары? Он в них отдыхал теперь. Спал и
радовался во сне, что совсем ему сейчас будет худо, что догонят, схватят,
начнут убивать. Пустяками казались все эти ужасы, кинематографом Хичкока. Он
спал, но он знал, что спит, что кошмары эти уводят, утаскивают его от мига
пробуждения. Он спал, страшась лишь одного, что проснется. И тогда, все
вспомнив, вот тогда и начинался для него кошмар той реальной жизни, в
которую его заволокла судьба. Много стал пить, хотя и худо это помогало.
Навык мешал. И раньше пил, долго не пьянея, даже слегка бахвалился своей
стойкостью. Журналисту-международнику такая стойкость была необходима. Много
чего было необходимо в его профессии. И он всем этим обладал с избытком. От