"Лазарь Викторович Карелин. Змеелов" - читать интересную книгу автора

размашливость. Новенькие рамы были вставлены в толстенные стены, мраморные
сбереглись подоконники.
Павел подошел к окну, закурил, злясь, что трясутся пальцы. Он думал о
женщине, которая сразу же ушла в ванную, злые, скверные находя для нее
слова, а сам прислушивался, как, прерываясь, шумит душ, прикидывал, как
движется сильное тело женщины, скоро ли она выйдет.
Вышла. В халатике выше колен, круглых, желанных. Встала этими коленями
на край широкой тахты, достала белье, начала застилать, старательно
разравнивая простыню. И следила еще, чтобы не очень открыл ее халат,
засовестилась вот.
Он знал, все у них сейчас будет, все, но эта минута, когда она стелила
постель, встав коленями на край тахты, такая домашняя, сосредоточившаяся,
чтобы хорошо легла простыня, рождала между ними главную близость, доверчивую
близость, а там, потом, через мгновение, все смешается, запутается,
обезмыслит их, начнет лгать, выдумывать слова, сомкнет их и разомкнет еще
более чужими.
- Иди.
Он рванулся к ней, теряя себя.
А потом, до звона в ушах пустой, лежа рядом, дивясь колотящемуся
сердцу, этому высокому потолку дивясь - отвык от высокого потолка, - куря с
ней от одной сигареты, так она настояла, слыша и ее колотящееся сердце за
мягким, упругим и мягким, слившимся с ним телом, Павел вдруг вспомнил ту,
этажом ниже, из той жизни, из высокой.
- Ты опять о чем-то думаешь, - шепнула она.
- А как же не думать.
- Разве я плоха для тебя?
- Ты - чудо.
- Правда? - Она прилегла на него, разнялись ее губы, теперь без краски,
но все равно вишневые, нет, сливовые.
- Правда.
- Ты мой, мой, мой теперь, - сказала она.
"Мой! Мой! Мой!" - это был ее вскрик, ее всхлип, когда нагрянуло
безмыслие. Она цеплялась за это слово и теперь.
- Что у тебя стряслось? - спросил Павел.
- Не думай, я не с каждым так.
- Я так не думаю.
- О, я могу и заледенеть! Но если уж да, то зачем тянуть?
- Верно, зачем?
- Обними меня... Мой... Мой... Мой... Ох, какой ты мой!..
Был день, когда он вошел сюда, наступила ночь, когда он спохватился.
- А ведь мне надо идти, Вера. Я обещал Петру Григорьевичу ночевать у
него.
- Я знаю твоего Петра Григорьевича. Сильный был мужик, не совсем еще
старый. Неужели ему конец?
- Я пойду. До завтра.
- Ну, иди. От живого к мертвому. До завтра.
Она проводила его, кутаясь в халатик, который ничего не умел утаить в
ней.
Вернуться? Остаться? Чуть было не остался. Нет, будто его кто окликнул,
позвал, поторопил даже. Он сбежал по лестнице, выскочил на ночную и днем-то