"Лазарь Викторович Карелин. Змеелов" - читать интересную книгу автора

пустынную улицу и сразу натолкнулся глазами на зеленый огонек такси. Кто-то
приехал, хлопнула дверца. Удача! Он вскочил в такси, не спрашивая у таксиста
разрешения.
- Десятка. В Медведково!


9

Дверь в квартиру была не заперта, а Павел боялся - всю дорогу об этом
думал, - что придется звонить, что потревожит Петра Григорьевича. Дверь была
не заперта, лишь притворена, яркий свет выбивался из-за двери. Павел вошел.
В коридор сразу вышла Лена, остро и хмуро взглянула на него.
- Где пропадали? Он вас спрашивал!
В коридоре стоял какой-то плотный коротконогий мужчина с копной седых в
черноту волос. Он по-докторски крепко потирал руки, белый халат был всего
лишь накинут на его сильные плечи. Он к чему-то готовился, маленькую взяв
себе передышку перед броском туда, в комнату Петра Григорьевича.
- Что с ним? - спросил Павел, подходя к этому человеку в накинутом
халате. Он не задал своего вопроса Лене, чтобы не встретиться с ее хмурыми
глазами.
Коренастый не ответил, только развел сильные волосатые руки,
признаваясь в своем бессилии.
- Он кончается, - шепнули губы Лены. Она шла за Павлом, все
всматриваясь в него, виня его.
- Неужели ничего нельзя сделать? - спросил Павел шепотом у врача.
- Он опоздал с операцией года на полтора-два. Да и не уверен, помогла
бы операция.
- Помогла бы! - горячо выдохнула Лена.
- Не уверен, не уверен. Саркома...
Павел не знал всего страшного смысла этого слова, но он знал, что это
одно из самых страшных на свете слов, возвещающее мучительную смерть,
неизбежную, как после укуса гюрзы, если прошло минут пять-шесть, а ты ничего
не успел для себя сделать, потому что один, в песках, потому что тебе не
добраться ножом до ранки, не располосовать себя, не отсосать яд, и кровь
скоро станет в тебе застывать, схватываться, как алебастр.
Отворилась дверь, и в коридор вышел давешний румяный и рослый
профессор. Беспечальным было его лицо: привык к страданиям, врут, видно, те,
кто утверждает, что врачи чувствительны, они, скорее, профессионально
бесчувственны, чтобы каждый день, каждый день - вот так вот.
- Ваш черед, коллега, - поклонился профессор коренастому, дотрагиваясь
до него рукой, как бы передал эстафетную палочку.
- Иду! Лена, вы мне нужны. - Коренастый нырнул в комнату больного,
откуда вырвался короткий, оборванный, схваченный, зажатый стон.
- Так зачем же тогда все? - спросил Павел у профессора, когда они
остались вдвоем.
- Что - все? - профессор взглянул на карманные часы, прикованные к
старинной золотой цепочке, и устрашился позднему времени.
- Эти вот заморские лекарства, консилиумы, вы сами? Если саркома, если
время для операции упущено, если и операция бы не помогла, так зачем все
это?