"Лазарь Викторович Карелин. Змеелов" - читать интересную книгу автора

миражило вокруг, пестрые круги плыли в глазах, а слух сторожил сухое
шуршание - предвестие змеиного пополза.
Павел вышел к рослому Гоголю в конце бульвара, поглядел на площадь,
которую взломали туннели, привычно, как всякий истинный москвич, попадающий
в эти места, посочувствовал переменившемуся в лице Гоголю и переменившейся в
лице площади и, не ведая зачем, направился к станции метро, вошел в
прохладный вестибюль, спустился по эскалатору, заученно одолел переход, не
выбирая, вошел в вагон того поезда, который как раз подоспел, покатил, не
зная куда и зачем. Одна станция, другая, вдруг взял и вышел, поднялся по
эскалатору, выбрался наверх, огляделся, узнавая эти места. Он очутился у
выхода станции "Красные ворота". Перед ним машинно гудело Садовое кольцо. Он
двинулся к этому гулу, к непрерывной ленте машин, к завораживающему этому
движению, у которого к тому же был свой запах, будто эта лента была живым
существом, ну, громадной, нескончаемой змеей. Этот запах поманил, напомнил,
чем-то обрадовал, хотя пахло удушливо машинной гарью и перегретым асфальтом.
Снова двинулся вперед, идя даже не куда глаза глядят, а куда ноги повели.
Очутился на Садовом кольце, на правой стороне, если идти в сторону Курского
вокзала. Здесь все было затвержено, знакомо ему, так привычно, что и через
пять лет не отвлекло внимания на стены домов, все тех же, все таких же, и не
думалось, куда он идет, он просто шел, ноги вели, он мог тут пройти и с
закрытыми глазами.
Так подошел Павел Шорохов к перекрестку, где Садовое кольцо
пересекалось улицей Чернышевского и где вдруг оборвалась знакомая череда
стен. Он остановился, недоумевая, куда забрел. И вообще, почему он здесь?
Пригляделся: за незнакомым обширным пространством, где раньше тянулись
ветхие магазинчики, один из которых по сю пору именовался по имени
купца-владельца "Соловей", и где теперь белоснежно красовался в глубине
кинотеатр "Новороссийск", так вот, совсем рядом с этим новожителем, через
улицу, где робко возвышалась окликнувшая сердце колоколенка, встав плечом к
этой колоколенке, открылся Павлу его родной дом. От рождения и до того дня,
когда пришли за ним и усадили в машину, похожую на небольшой
продовольственный фургон, но только с зарешеченным окном в двери, прожил
Павел в этом доме. Вот куда завели его ноги. Не думая прибрел. Он даже взмок
от неожиданности, нельзя утром пить, зарекался не пить. Что ж, он пересек
улицу с угловым под колокольней продуктовым магазином, захудалым, но очень
популярным среди "солнцепоклонников", коллективистов этих "на троих",
торопливо проскочил мимо входа, мимо витринных окон, потому что все
работавшие в магазине его знали и могли узнать, он был для них когда-то
знатным соседом, директором гастронома, не чета этому, и очутился под сенью
торцовой стены родного дома. Пять лет назад высоченная эта стена ничем не
была украшена, как бы обрывалась кирпично, напоминая, где громадный дом, еще
сталинской поры красавец, с этой стороны не достроен, - кто-то все же тогда
не решился снести скромную колоколенку, чтобы дать дому окончательный
простор. Теперь торец был укрыт громадным рисунком летящего самолета,
флагмана Ил-62, и, пожалуй, дом нашел в этом самолете завершение, обрел для
себя предполетную устремленность. Теперь, наверное, мальчишки, жившие в этом
доме, назывались не "армянами" - в честь магазина "Армения", когда-то, очень
давно, разместившегося в первом этаже, потом там был магазин "Молдавия",
потом просто винно-овощной, а звались, может быть, "летунами", "крылатиками"
или еще как-нибудь, за мальчишек не сообразишь. Сын! Он каждую секунду мог