"Лазарь Викторович Карелин. Змеелов" - читать интересную книгу автора

знаю, как у кого, но в России, Паша, на одном брюхе никогда не умели жить.
Мы странный народ. Совестливый. А если что, мы мучаемся. Ты вот мучаешься.
Рад этому. Рад, что водка тебя не берет. Мучаешься. На суде мучился.
Обморочный был от стыда. Не от страха, что засудят, а от стыда. Потому я и
гордился там тобой. Потому и сегодня ты мне друг. Потому и кричу так. А то
бы, ну, выпили, ну, здравствуй, ну, прощай. Гляди-ка, я, кажется, опьянел.
Сына повидал?
- Нет еще.
- Как же так?! Я бы прямо с аэродрома кинулся.
- Так это ты. - Павел поднялся. - Не с аэродрома, а с Казанского
вокзала. Больше трех суток добирался. Как видишь, не спешил.
- Что ж, и это понять можно.
- Все-то ты понимаешь, Костик. Счастливый. Нет, ты счастливый. Я пойду.
Верно, надо взглянуть на сына.
- Но ты еще зайдешь? Позвонишь? Зайдешь? Мама не простит тебе, если...
Закатимся на дачу, там лес, речка. Мы даже не поговорили как следует.
Чуть пошатываясь, все же пошатываясь, хотя голова была ясна и печаль,
печаль жила в нем, Павел шел по узенькому коридору к выходу, сопровождаемый
Костиком, которого качало, он плечами бился о стены.
В дверях снова обнялись, но вышло это по-заученному, не от порыва.
Пригудел лифт, старенький, знавший их студентами.
- А мы иногда и раньше ссорились, правда? - сказал Костик. - Но ведь
мирились же. Не сердись на меня. Согласен, не удался разговор. Я не судья
тебе. Прости.
Павел вошел в лифт, вскинул руку, прощаясь, захлопнул дверцу, нажал на
кнопку, низвергаясь от друга. Он еще успел услышать громко произнесенные
Костиком слова:
- Съехал бы от этого Петра Григорьевича! Ведь пустая ж у меня квартира
до конца лета!..


5

Он решил к сыну сегодня не идти. Обезволил его этот разговор с
Костиком, да и пьяноватым себя почувствовал, очутившись на улице. Решил
просто так побродить по Москве, никакими вообще делами не занимаясь. Нелепый
разговор, можно было бы усмехнуться да и забыть его. Прописные истины
твердил Костик. Красть - стыдно, честно жить - хорошо. Но в жизни как-то все
наоборот получается. Одни живут, другие прозябают. Вот прозябать стыдно, а
хорошо жить - вот это хорошо.
Перемен за пять лет в Москве было много. На каждом шагу что-то да
примечалось. Особенно переменились женщины, втиснувшие свои бедра в узенькие
брючки, откровенничающие собой. И даже те, что были в юбках, как-то так
научились одеваться, так ярко, с вызовом, что и они, казалось, все время
кого-то окликали. Но, возможно, это ему только мерещится, на водке ведь
глаза. Женщины смотрели на него, задерживая взгляд, прочитывали его. Вот про
такой знойный денек в Москве, когда бесцельно куда-то идешь, когда отлично
одет, когда женщины поглядывают на тебя мимолетно, даже строго, но ты-то
знаешь, что это не так, что ты им интересен, много раз мечталось Павлу,
особенно там, под палящим зноем кара-калинских выжженных холмов, когда