"Лазарь Викторович Карелин. Змеелов" - читать интересную книгу автора

завидовал. Я гордился тобой. Даже на суде... иногда...
- Почему не писал никому?.. - Павел задумался, трезвый, печальный,
водка не брала. - Обдумывал там себя?.. Четыре года отбывал день за днем.
Работал на лесоповале. Себя перестал узнавать. Бытовики и урки работали
рядом. С год пришлось отбиваться, просто отбиваться, пока не поверили, что я
не поддамся. Ты красиво говоришь, Костик, ты умно говоришь. Я верю, что ты
веришь в свои слова. Не берет меня водка, гляди, не берет. Да, я верю тебе.
Но вот ты мне посоветуй, куда мне податься? На сто рублей в дворники? На
полторы сотни к конвейеру? в разнорабочие? Ползти лет пять до штукатура
пятого разряда? Ты не понял на том суде, что меня приговорили не к сроку, а
на всю жизнь.
- Нет! Это ты, гляжу, ничего не понял. Пять лет кипело в тебе, сейчас
кипит так, что водка сразу выкипела, а ты не уразумел. Ну, можно же, можно
прожить честным человеком! Наново им зажить! Деньги нужны, согласен, но не
любой ценой. Ты заплатил не за всю жизнь, зря ты так, ты заплатил за ту
жизнь. Верю, новая - может быть другой!
- Сколько ты имеешь на своем бухгалтерстве?
- Теперь на круг двести пятьдесят. Я главный бухгалтер треста.
- Поздравляю. А жена твоя сколько имеет?
- Она учительница. Сто шестьдесят - сто восемьдесят. Мама на пенсии.
- Еще сто двадцать?
- Нет, девяносто.
- Так, и две девочки. Их надо вырастить, поднять, жизнь им открыть. Не
худо бы тебе с женой, с мамой твоей, которая, ну, не знала жизни, а все
вязала да вязала, не худо бы...
- Она и сейчас вяжет. И жена вяжет.
- И девочки будут вязать?
- И они будут.
- Вот и я говорю! Слушай, давай еще выпьем немного. Не вяжется
разговор!
- Давай. - Костик сам налил, поровну поделив по рюмкам все, что
оставалось в бутылке. И сразу они выпили, спеша к спасительному островку,
который иногда дарит нетрезвость в море трезвого отчуждения. Выпили,
помолчали, вслушиваясь в гул в себе, гася гнев, обиду от непонимания. Даже
пожевали что-то, а Павел наклонился к кофейнику, крышку приподнял, понюхал.
- Ну можно же, можно прожить честным человеком, - не уступчиво, хоть и
тихо, почти шепотом, повторил Костик. - Мы же русские интеллигенты,
советские люди. Это не слова. Стыдно! Лучше всю жизнь вязать, лучше как
угодно бедствовать, но знать, что ты честен - перед собой, перед своим
народом, - и знать, что твои дети растут в честной семье. Это сколько же
стоит - это вот знание?
- Но девочки твои еще спросят у тебя, почему ты не можешь им купить это
и это, это и это. У других есть, у них нет.
- Я у матери не спрашивал. Мои девочки поймут, что их отец и мать
делают все, что в их силах. Ну, был бы я крупным инженером, художником,
артистом, ну, им бы перепало больше. Я такой, какой получился. Мне не
выпрыгнуть из себя. Но честным я могу быть.
- А вокруг? А другие?
- Ты себя не замарай. Страна, общество состоит из каждого из нас, а не
из каких-то там других. Пусть они, другие, оглядываются и видят нас. Не