"Лазарь Викторович Карелин. Змеелов" - читать интересную книгу автора

последней гаечки разбирал его, неделями потом совершенствовал, не веря
никаким фирмам с их изощренными инженерами и мастерами, а затем собирал, и
выходила из его рук машина сил лошадиных на десять сильнее, чем то было
обозначено в паспорте, выходила маневренней, сбросив килограммов на пять
"жирка", заполучив какие-то особенно зоркие фары, особенно цепкие тормоза.
Это занятие, эти вот механические тигры, которым была отведена комната в
квартире, ради которых и в первом этаже поселился, столь не престижном для
москвича, - это было делом для души у Петра Григорьевича, а может быть, и
вообще его делом на земле. Гонщик, механик, изобретатель. Это и осталось с
ним, хотя был он, сколько Павел знал его и до того, как узнал его,
директором небольшого винно-фруктово-овощного магазина. Сперва одного, потом
другого, третьего. Адреса менялись, магазины были все такими же, не очень
большими, не очень нарядными, с хорошим, впрочем, сколь было возможно,
ассортиментом полагающихся в них товаров. Засиживаться на одном месте Петр
Григорьевич не любил и друзьям не советовал. Уходил не тогда, когда
"уходили", а в самый разгар успеха, налаженности в работе, когда в районе
все начальство души в нем не чаяло, вот тогда-то он и уходил, "менял - его
слова - шубу". И снова налаживал, улучшал работу, поднимал "торговую точку
до восклицательного знака" - и снова уходил. С добрым именем, с высокой
репутацией, а главное - Шорохов это потом понял, там, когда времени было
много, чтобы все обдумать, - главное, что уходил Котов, не успев увязнуть в
отношениях, легко порывая нити, а не тенеты, которые образовываются в
торговле долголетней работой на одном месте. И не хочешь, а образовываются.
Эти тенеты и сгубили Шорохова. Он думал, что всегда сможет сбросить с плеч
все там веревочки приятельств и обязательств, а попытался - и не смог. И
потащило его на дно, вот именно что запутался. Где сам виноват, где другой
виноват. Вдруг все эти "надо", "должен", "обязан" подняли голоса. Вдруг сам
себе перестал быть хозяином.
А Петр Григорьевич Котов, как тот известный шахматист, его однофамилец,
мог бы тоже именоваться гроссмейстером. В торговле. Но точнее будет, в той
игре, в той науке, имя которой - жизнь. Менял свои магазинчики, гонял на
своих звереподобных мотоциклах. Сказочно богат был, но не ухватишь, как и не
догонишь, когда мчал он по шоссе. Откуда такой? Как стал таким? Ходили
всякие слухи про прошлую жизнь Петра Котова. Рассказывали, что он из
инженеров, что действительно был когда-то изобретателем, но где-то в чем-то
не повезло, но сломалась судьба, говорили, что даже сидел он, правда,
недолго, а уж потом вот и толкнулся в торговлю, оставив себе для души свои
мотоциклы, возможность эту рвануть по шоссе со скоростью смерти и уцелеть.
Он никогда не участвовал в гонках, кроссах, ему не нужны были призы, ему
нужна была скорость, это чувство одоления оробелости души. Вот каким
человеком был Петр Григорьевич Котов, каким разглядел его, пытаясь понять,
Шорохов, когда раздумывал - день за днем, день за днем - о своей жизни,
своей неудаче, своем провале, беде своей.
Бессонной получилась ночь. Тот завод, с которым прикатил в Москву,
пружина та, закрученная им до отказа еще в пути, раскручивалась теперь
впустую, расходовалась на мысли, на спор с собой, на вопросы к себе. Не
вышло, не удалось его возвращение в Москву, первый день огорошил неудачей.
Человек, на которого надеялся, оказался смертельно больным, поверженным.
Жена Петра Григорьевича, красивая, но, жаль, непомерно толстая женщина,
почти не узнала Павла, занятая своей бедой.