"Михаил Дмитриевич Каратеев. Богатыри проснулись ("Русь и орда") " - читать интересную книгу автора

продолжали перепиваться, - благо в боярских погребах медов и вин было
вдосталь, - и это еще более ослабляло силы города, уже подорванные
громадными потерями.
Не имея достаточно авторитета и не располагая ткакой-либо силой, чтобы
образумить этот беспечный и буйный народ, но понимая, что это необходимо
сделать в интересах защиты Москвы, - =- князь Остей просил Юрия Сапожника
повлиять на людей и прежде всего запретить ночные попойки. Но Юрка лишь
безнадежно махнул своей единственной рукой. - - В чем ином, а в этом они
меня все одно не послуха-
ют, - сказал он. - Да чего и пробовать? Днем они бьются с погаными
отменно, не жалея себя, чай, ты сам это видел. Русский человек здоров, не то
что литвин, он все выдюжит. Так нехай себе ночью пьют, - с похмелья только
злее будут на стенах!
Утром, едва рассвело, старосты и сотские, в ожидании нового приступа,
начали поднимать спавший на площадях и на улицах народ и сгонять его на
стены. Многие, после ночной гульбы, повиновались не сразу, но другие
безжалостно пинали их под бока, и вскоре все уже находились на своих местах.
Но в татарском стане царило спокойствие и не было заметно никаких
приготовлений к штурму.
Только часа через два после восхода солнца, заметив, очевидно, что на
стенах стоит много праздных людей, - от орды отделились в разных местах
десятки вооруженных луками всадников, которые, рассыпавшись вокруг города,
принялись метко поражать стрелами всех, кто неосторожно показывался из-за
укрытий. Со стен им почти не отвечали: надо было беречь стрелы, а татары
держались довольно далеко и все* время находились в движении. Лишь самым
искусным стрелкам было дозволено стрелять по тем ордынцам, которые
подъезжали ближе и представляли собой хорошую цель.
Особенно удачливым из таких стрелков оказался в это утро московский
купец Адам Суконник. Из своего тяжелого заморского самострела, - с которым
не раз хаживал на медведя, - он уже сразил троих татар, когда вдруг заметил,
что прямо к Фроловским воротам, - над которыми он стоял в окружении
нескольких бойцов дивившихся его искусству, - приближается богато одетый
всадник. Немного поотстав, за ним скакал второй, с треххвостым бунчуком в
руке. Но на этого ни сам Адам, ни другие в охотничьем азарте не обратили
никакого внимания.
- Гляди, конь-то у него какой! - сказал один из стоявших сбоку. - Не
конь, а лебедь! Богатый, должно быть, басурман?
- Да и по рылу видать, что не из простых свиней, - сказал другой. - А
ну, Адам Родионыч, покажи-ка ему, как Мартын свалился под тын!
- На ем кольчуга, стрела ее не возьмет, - заметил Иг-нашка Постник,
тоже находившийся тут. - Бей в горло либо в глаз!
- Моя стрела не возьмет кольчугу? - обиделся Адам. - А на-кось",
погляди! - и, - подняв самострел, он тщательно прицелился в татарина, в этот
миг осадившего коня по ту сторону рва.
- Не стрелять! - крикнул князь Остей, выбегая из башни. - Это, никак,
посол ханский!
Но было уже поздно: в это самое мгновенье Адам спустил тетиву, и
татарин, схватившись обеими руками за грудь, в которую глубоко вошла метко
пущенная стрела, запрокинулся и упал с седла.
Когда раненого Рустема, - ибо это его поразила стрела Адама