"С.Г.Кара-Мурза. Статьи 1998-1999 г." - читать интересную книгу автора

Можно только поражаться, как сумели идеологи встроить в нашу культуру
разрушительную для ее этического строя аллегорию "Собачье сердце" - не как
шокирующий жестокий эксперимент над моралью, а как набор вполне приемлемых
установок. Ведь образ Шарикова вошел не только в идеологию, но и в обыденное
сознание как отображение типичного советского человека. А профессор
Преображенский стал положительным героем, изрекающим нормативные афоризмы.
Но ведь этот паразитирующий на номенклатуре профессор - образ
сверхчеловека, присвоивший право создать из дворняги человека, не нести за
него никакой ответственности, а затем и уничтожить его. Дело богомерзкое.
Бывают такие профессора? Конечно. Быть может, Булгаков, озлобленный на
"Шариковых", испытывал к своему герою симпатию. Но ведь людей просто
заставили, путем промывания мозгов, полюбить этого профессора - как раньше
заставляли полюбить Павку Корчагина. Николай Островский - не Булгаков, в
душу влезть и вреда там нанести он не мог. Да и образ Павки в целом
соответствовал обыденной морали и никакого разрушения в ней не производил.
Что думали генералы нашей культуры, когда без комментариев вбрасывали в
массовое сознание антисоветские идеи в оболочке прекрасных художественных
образов крупных писателей? Хотя бы сегодня можно об этом поразмышлять. Без
осмысления собственных побуждений никуда мы из ямы не выберемся - нельзя же
вечно на Чубайса сваливать. Я могу предположить два варианта (или их
комбинацию). Во-первых, наши патриоты "не знали общества, в котором мы
живем" и думали, что к русским можно обращаться так же, как А.Жид к
французам. Во-вторых, они надеялись, что если "русское простонародье"
разрушит советский строй, то возродится Россия Бунина и Турбиных. Это -
другая сторона того же незнания.
Больше никакой уважительной причины я придумать не могу. Но и эти
причины принять тяжело. Ведь никакой воли к преодолению незнания не видно.

1998


Ликбез "в порядке дискуссии"

Газета "Советская Россия" присудила мне премию 1997 г. "за полемические
выступления". За премию спасибо, но формулировку принять не могу. В 9 из 10
моих статей полемики нет и следа, до нее нам еще очень далеко. Я пишу вещи
простейшие, из учебников, словарей и справочников, на уровне ликбеза. Иногда
меня бранят профессора марксизма, но они просто не знают, что "полемические"
места я списал в "Капитале" Маркса (причем и у него-то это банальные места,
из справочников). В других случаях полемикой называют мои указания на
отсутствие логики. Какая же это полемика! Я просто говорю: вы, товарищи,
одну и ту же вещь называете в одной фразе белой, а в другой - черной. Я даже
не настаиваю на своем мнении, только прошу выбрать что-то одно, не приводить
людей в замешательство.
На деле-то слово "полемический" есть просто мягкая замена слова
"сомнительный". Мы, мол, печатаем сомнительные "выступления" этого автора,
но предупреждаем. В "Правде" мои статьи обычно шли с пометкой "в порядке
дискуссии". Таких пометок я почти ни у кого больше не видел, даже у текстов
с явными нелепостями.
Обращаю на это внимание потому, что это - знак большой нашей беды, и ее