"Сергей Кара-Мурза "Совок" вспоминает свою жизнь" - читать интересную книгу автора

Бесполезно. Промаялись три часа в полубредовом состоянии. Еще пару дней
пробовали так "отдыхать", а потом как миленькие стали бегать на обед - и
крутой рис на воде показался вкусным.
Работали бригадами по четыре человека. Со мной работал один профессор,
видный на Кубе ученый, спектроскопист. Он был профессором Калифорнийского
университета (Беркли), но из патриотических соображений вернулся после
революции на Кубу. Вообще, был большой романтик. Другой был молоденький
переводчик. Он работал с нашими военными и преподавателями. К нам в бригаду
он втерся, чтобы со мной практиковаться в русском языке. Третий был
контрреволюционером, который за подпольную деятельность просидел четыре года
в тюрьме. Он только что вышел - а тут его невеста, преподавательница с
неорганической химии, уезжает на рубку тростника. Ну, он и попросился тоже,
чтобы побыть рядом с ней.
В тюрьме он, естественно, четыре года рубил тростник, и был из нас
единственным, кто на практике знал главные приемы. У него мы и учились.
Сначала тыльной стороной мачете двумя движениями сбиваешь со ствола сухие
листья, потом хватаешь ствол левой рукой в сыромятной перчатке, отрубаешь
верхнюю часть стебля, срезаешь у него сочную зеленую верхушку. Потом
наклоняешься и точным ударом срубаешь тростник точно вровень с землей. Иначе
пенек загнивает и на будущий год тростник выходит хилый. Разрубаешь ствол на
два или три куска. Сзади идут женщины и укладывают куски в ровные кучи -
чтобы схватил своей лапой погрузчик. Потом мальчики 8-10 лет приводят телеги
с шестерками волов, туда грузят тростник и везут к ветке железной дороги. В
перерывах волы жуют отрубленные сочные верхушки, которыми усеяно поле, и
бензина не требуют.
Между нами в бригаде, конечно, постоянно возникали дискуссии по всем
вопросам бытия, и меня спрашивали, как то-то и то-то устроено в СССР, какие
точки зрения у нас сталкивались по тем-то и тем-то вопросам. Кубинцы хотели
по нашему опыту как-то представить свое будущее. Профессор-романтик верил
многим нашим условностям - речам, фильмам. Например, посмотрел он фильм по
спектаклю МХАТа "Кремлевские куранты" - об отношении революции и
интеллигенции. Рассказывает с восторгом, ссылается, как на аргумент. Я
больше говорил о реальной практике и привлекал аргументы Ленина для ее
объяснения (без ссылки на источник). Как ни странно, эти аргументы, которые
нам в СССР казались надоевшей банальностью, моими собеседниками
воспринимались как откровение и поражали их своей оригинальностью. Вот
какова роль воспитания - иная точка зрения просто не приходит в голову.
Кстати сказать, точки зрения, которые давались образованным людям в системе
буржуазного воспитания, были нам, к моему удивлению, хорошо знакомы. Мы в
наших кухонных дебатах в Москве 60-х годов ушли далеко вперед по сравнению с
профессурой Калифорнийского университета. Хотя занудства в Беркли, похоже,
было побольше - у нас в Москве дебаты были поживее, мысли посвежее, хотя и
не намного.
Из этой троицы полное совпадение взглядов с моими наблюдалось у
контрреволюционера. Он признавал мои доводы здравыми, и у него самого они
были продуманы, он к ним сам пришел путем перебора многих вариантов в "школе
тюрьмы". Человек он был очень молчаливый, на кубинца мало похож - высокий,
белокурый (я его сначала принял за европейца). Он, как я понимаю, стал
убежденным и упорным сторонником кубинского социализма (примем такое
условное название). Хотя от политики держался подальше. Я потом попал в