"Сергей Кара-Мурза "Совок" вспоминает свою жизнь" - читать интересную книгу автора

поросят, кто растения, кто конструкции. Все это разместилось на огромном
лугу. Когда я увидел, меня охватил ужас. Столпотворение! Прогомонили до
вечера, стали развозить на ночлег - по лагерям, построенным для старших
школьников, которые по месяцу работают в поле. Привезли нас, мальчиков - в
один барак, девочек - в другой. Все учителя женщины, оказался я один
взрослый на две сотни мальчишек. Все улеглись на койки в два этажа,
начальник лагеря выключил свет и ушел. И тут началось! Как будто накопленный
за века темперамент вдруг вырвался подобно джинну из бутылки. Чинные минуту
назад мальчики прыгали, кричали, ломали. Я раньше даже не слыхал ни о чем
подобном. Попытался я что-то сказать - на мой голос полетел град ботинок,
книг, каких-то досок.
Прибежал начальник лагеря с фонариком. Все моментально зажмурили
глаза - не шелохнутся. Мне неудобно притворяться, я моргаю в свете фонарика.
Он напустился на меня: "Как твоя фамилия? Из какой школы?" Я назвал школу,
стараясь говорить без акцента. Начальник насторожился. Какой-то голосок из
темноты объяснил: "Это профе, из университета". Начальник ушел, безумство
возобновилось. Зашел старик-шофер, спавший в автобусе, стал увещевать
сквернословов: "Как же вы будете завтра приветствовать учителей грязным
ртом?" Ходит по бараку, рассуждает. Притихли, заснули. Он знал, что им
сказать.

* * *

На Кубе мне понравилось рубить тростник. В детстве все мы любили палкой
рубить лопухи - а теперь эта любимая игра превратилась для меня в почетное
занятие. Да не палкой, а остро отточенным мачете, почти настоящим мечом. Да
не какие-то лопухи, а ствол толщиной почти в руку, длиной в три метра. Такой
азарт, такие точные движения. Как в каком-то танце. У нас на полях таких
азартных работ нет, а там я повидал двух-трех человек, которые шли по полю,
как ураган. С криками, с песней, без рубахи. Тростник от них летел, как из
какой-то бешеной машины. Есть такие уникальные личности - норм десять
давали, хотелось смотреть и смотреть. Но это, конечно, были не преподаватели
университета. На фоне кубинских интеллигентов я выглядел неплохо, как раз
норму выдавал - 90 арроб (около тонны). За такую норму до революции давали
батон хлеба и разрешали есть тростник5.
Как раз при мне впервые из кубинских университетов стали посылать
сотрудников на рубку тростника - на полтора месяца зимой. Посылали небольшую
часть, так чтобы не прерывать занятия - а студенты ездили по воскресеньям. Я
напросился и был доволен - много повидал и удовольствие от работы получил.
Хотя экипирован был неважно. Меня удивляло, что кубинцы носили рубахи из
грубой жесткой ткани - в такую жару. Оказалось, что сухие листья тростника
режут тонкую ткань, как пилой - и вскоре мои московские рубашки превратились
в лохмотья. Рука, держащая мачете (точнее, его утяжеленную разновидность),
тоже поначалу страдала. Вечером первого дня я насчитал на ладони 23
отдельных волдыря.
Поначалу донимало солнце. В полдень надо было идти за три километра в
лагерь обедать, но сама эта мысль мне и кое-кому из преподавателей
показалась абсурдной - не дойдем. Да и есть казалось невозможным. Решили
остаться отдохнуть на поле. А солнце в зените, тени нет ни от чего.
Попытались шнурками связать над головой стебли тростника вроде шалаша.