"Сергей Кара-Мурза "Совок" вспоминает свою жизнь" - читать интересную книгу автора

выпала. Но он как будто понимал, как крутится колесо истории. И из-за того,
что его самого это колесо зацепило, он и не подумал бы его ломать, сыпать
песок в подшипник. Он считал разумным только улучшать и укреплять то, что мы
имеем.
Он меня приглашал к себе в апреле, в день рождения. К нему собирался
странный народ - только мужчины. Даже домашние все в этот день уходили,
включая его сыновей. Каждый приносил бутылку водки. Я не мог понять, по
какому принципу собрались эти люди - писатели, академики, какие-то важные
работники. Что-то их связывало, говорили они неравнодушно и откровенно.
Потом он мне рассказал, что это за люди - да и из них кое-кто рассказывал,
когда мне приходилось кого-нибудь провожать до дому подвыпившего.
Осенью 1941 г. Алексей с редакцией фронтовой газетой помещался в с.
Успенское, на берегу реки Москвы (там, где потом Ельцин упал с моста). Там
отлогий берег, и туда сводили тех, кто вышел из окружения, с другого берега.
Они сидели в ожидании вызова на допрос в особый отдел - особисты
располагались в избах. После допроса всех сортировали - кого в строй, кого в
трибунал - в зависимости от того, как человек вышел из окружения. Идеалом
было выйти в форме, с документами и оружием. А дальше - варианты. Некоторые
выходили в женском платье. Критическим признаком было наличие оружия. Пусть
бы хоть и под юбкой, пусть без документов. А без оружия и форма, и партбилет
не очень-то высоко ставились, все равно в штрафбат. Дядя Леша добывал,
сколько мог, трофейных пистолетов, клал их в сумку и бродил между сидящими
на берегу, высматривая знакомые лица. Знакомых у него было много - и
студенты ИФЛИ, и строители метро, где он работал, и комсомольские работники.
Им он совал пистолет, если у них не было оружия. Вот эти люди после войны
договорились раз в год собираться у него на Мясницкой.
Я на этих собраниях много чего наслушался. В целом, картина нашей жизни
становилась гораздо сложнее, чем казалась нам, "просто живущим". Люди эти
говорили в основном о тех подводных камнях, которые возникали при любом
повороте потока нашей жизни. Это было интересно, потому что для меня так
вопрос никогда не ставился ни в учебнике, ни в газетах. Тут за столом
разыгрывались альтернативные пути нашей истории. Конечно, если бы я тогда
занимался не химией, а тем, чем занимаюсь сегодня, я бы многое понял или
хотя бы запомнил.
Сейчас говорю об этом потому, что тогда, после ХХ съезда, саму мысль о
том, что в 30-е годы существовали заговоры в высших эшелонах власти,
представили как абсурд, как продукт сталинской паранойи. Это уже в последние
годы перестройки появились публикации о том, что да, заговоры были, и
заговорщики были героями антисталинского сопротивления. А тогда, в конце
50-х, абсурдность "теории заговора" была утверждена как официальная догма. И
вот, на одной такой вечеринке один довольно молодой еще человек с бородкой
стал горячо доказывать, что заговор был. Этот человек в детстве воспитывался
в семье Рыкова, председателя Совнаркома. В дом к ним приходили люди, в том
числе военные, что-то обсуждали, и из того, что слышал мальчик, выходило,
что обсуждали они планы смещения Сталина и перестановок в правительстве.
Человек этот очень кипятился, потому что все слушали недоверчиво и не
очень-то охотно. А он кричал, что никогда в жизни никому этого не говорил, а
теперь хоть здесь должен сказать. Я ему тогда тоже не очень-то поверил. Меня
вообще мать с детства учила выслушивать чужие мнения, принимать их к
сведению, но полагаться лишь на то, что можно проверить. Так что к сведению