"С.Кара-Мурза, и другие. На пороге 'оранжевой' революции " - читать интересную книгу автора

указывая, куда следовало бы стремиться и чего следовало бы опасаться. Тем
свойством, благодаря которому символы выполняют свою легитимирующую роль,
является авторитет. Символ, лишенный авторитета, становится разрушительной
силой - он отравляет вокруг себя пространство, поражая целостность сознания
людей.
  Как писал известный католический богослов Р.Гвардини, "разрушение
авторитета неизбежно вызывает к жизни его извращенное подобие - насилие".
Огромным экспериментом был тот "штурм символов", которым стала Реформация в
Западной Европе. Ее опыт глубоко изучил Грамши при разработке учения о
гегемонии. Результатом Реформации была такая вспышка насилия, что Германия
потеряла 2/3 населения.
  Поскольку советское государство было идеократическим, его
легитимация и поддержание гегемонии опирались именно на авторитет символов и
священных идей, а не на политический рынок индивидуального голосования. Во
время перестройки идеологи перешли от "молекулярного" разъедания мира
символов, который вели "шестидесятники", к его открытому штурму. Этот штурм
был очень эффективным.
  Важное отличие теории революции Грамши от марксистской и ленинской
теорий было и то, что Грамши преодолел свойственный историческому
материализму прогрессизм. И Маркс, и Ленин отвергали саму возможность
революций регресса. Такого рода исторические процессы в их концепциях
общественного развития выглядели как реакция или контрреволюция. Как видно
из учения о гегемонии, любое государство, в том числе прогрессивное, может
не справиться с задачей сохранения своей культурной гегемонии, если
исторический блок его противников обладает новыми, более эффективными
средствами агрессии в культурное ядро общества.
  У Грамши перед глазами был опыт фашизма, который применил средства
манипуляции сознанием, относящиеся уже к эпохе постмодерна и подорвал
гегемонию буржуазной демократии - совершил типичную революцию регресса. Но
теория истмата оказалась не готова к такому повороту событий. Недаром
немецкий философ Л.Люкс после опыта фашизма писал: "Благодаря работам
Маркса, Энгельса, Ленина было гораздо лучше известно об экономических
условиях прогрессивного развития, чем о регрессивных силах". При этом, опять
же, подрыв культурных устоев, которые могли бы противостоять соблазнам
фашизма, проводился силами интеллигенции. Л.Люкс замечает: "Именно
представители культурной элиты в Европе, а не массы, первыми поставили под
сомнение фундаментальные ценности европейской культуры. Не восстание масс, а
мятеж интеллектуальной элиты нанес самые тяжелые удары по европейскому
гуманизму, писал в 1939 г. Георгий Федотов".
  Более того, элита советских коммунистов, получившая в 30-е годы
образование, основанное на прогрессистских постулатах Просвещения (в версии
исторического материализма), долго не могла поверить, что в Европе может
произойти такой сдвиг в сфере сознания. Это не позволило осознать угрозу
фашизма в полном объеме. Это особо подчеркивает Л.Люкс: "После 1917 г.
большевики попытались завоевать мир и для идеала русской интеллигенции -
всеобщего равенства, и для марксистского идеала - пролетарской революции.
Однако оба эти идеала не нашли в "капиталистической Европе" межвоенного
периода того отклика, на который рассчитывали коммунисты. Европейские массы,
прежде всего в Италии и Германии, оказались втянутыми в движения
противоположного характера, рассматривавшие идеал равенства как знак