"Дмитрий Каралис. Немного мата в холодной воде, или "осторожно: ненормативная лексика!"" - читать интересную книгу автора

свободы..."
В те годы хлынул поток статей, авторы которых, по большей части
писатели, пафосно заступались за отлученную от литературы ветвь
смешливо-бранливо-матерную и, пользуясь пришедшей бесцензурностью, являли
читателям собственные познания в области матерной лексики. Листать эти
статьи скучно. Желание выставить себя крупным защитником свободы слова,
предстать "демократом" еще большим, чем гопники в милицейском "обезьяннике",
видно в них невооруженным глазом.
Типичная аргументация того времени: общество изолгалось! Если мат есть
в жизни, он должен присутствовать и в литературе. Вроде того, что, если
писатель не матерится самостоятельно или через своих героев, он плохой,
ханжеский писатель. И вообще, матом очистимся ото лжи...
И ни слова о моральной стороне нормализации ненормативной лексики.
Будто и не писатели разговаривают с народом, а кодла урок, приучающая
молодых лагерников "ботать по фене".
Причины массированной атаки на нормы литературного языка назывались и в
те времена, но игнорировались вошедшим во вкус борьбы обществом.
"...круги, уверенные в своем культурном статусе, склонны бравировать
нарушениями табу. Тем самым литературный мат от образованного семинариста И.
Баркова и до люмпенизированного интеллектуала Вен. Ерофеева оказывается
проявлением по преимуществу интеллигентским, реализующим элитарность
культурной позиции через ее снятие", - имел смелость указывать в 1991 году
тот же А. Зорин.
Внешний запрет в виде политической цензуры был снят в 1991 г. Вместе с
ним треснули и запреты нравственные. Уверенность в своем культурном статусе
быстро переросла в самоуверенность: нам, избранным и тонко чувствующим,
можно все!
К середине 90-х арго подворотен и закрытых мужских компаний прочно
обосновался на страницах литературных произведений. И дружеская похабщина, и
оскорбительная брань поползли в общество миллионными тиражами.
Вопрос "Оскорбляет ли книга с ненормативной лексикой общественную
нравственность?" снимался литературной элитой с повестки дня как заведомо
реакционный. Однако никто из адептов мата не удосужился доказать и обратное:
"Книга с ненормативной лексикой есть явление высокогуманное, развивающее и
обогащающее духовный мир читателя, блин... Это, блин, есть традиция мировой
и русской литературы - крыть хренами и ... матерями направо и налево!"
И известного продукта за десяток бесцензурных лет наш читатель
нахлебался изрядно; хлебает и сейчас...
ХАМИТЕ, ПАРНИША!

Не стану перечислять многочисленные имена, дабы не забыть кого-нибудь и
не обидеть невниманием. Вот лишь недавние примеры.
Читаю роман Анатолия Курчаткина "Амазонка" в первом номере "Невы" за
2002 г. - добротный текст, интересная героиня, стремительно разворачивается
сюжет, и вдруг, как плевок в лицо, - мат! Хочется затворить журнал, но
помню, как в молодости следил за творчеством Курчаткина, он входил в
"московскую школу" вместе с Маканинын, Кимом, Личутиным, тогда говорили о
"прозе сорокалетних", и пытаюсь забыть об этом досадном заусенце. Через
десять страниц еще один плевок - в гневе матерится главная героиня. С трудом
дочитываю увлекательный, в общем-то, роман и думаю: обойдись автор без этих