"Дмитрий Каралис. Автопортрет (извлечения из дневников 1981-1992 г.г.)" - читать интересную книгу автора

значит, сторожи машины, лезь под пули и мобилизуй собак.
Ворота я не стал запирать. Даже оставил приметную щелочку. Если товарищ
беглец с автоматом АКМ захочет выехать - пожалуйста! И сторожа будить не
надо. Сдвиньте плечом ворота - и езжайте. Вернувшийся с ужина Володька
одобрил мой замысел, позевал, сладко потянулся и пошел спать. Микки
покрутилась возле меня и отправилась в будку. Бим улегся в сенях.
Гашу свет и ложусь спать. Спокойной мне ночи.

Вместо полюбившегося мне "тунеядца" Миши, который ударился в бега еще в
прошлом году, у нас живет Коля Лысов, бывший проводник международного
вагона. В первый же день он навел блеск и чистоту в квартире. С эти прицелом
мы его и брали. А также, чтобы приглядывал за Валеркой Балбуцким и наставлял
его по-отечески. С приходом Лысова наша квартира приобрела антураж
международных вагонов - белые крахмальные скатерти, ковровая дорожка,
стеклянные пепельницы, заварочный чайник с золотыми каемками и тарелки с
клеймом МПС. Сейчас он фотограф в Совете общежития. Я его туда и втянул.
Подружились так. Он жил в соседней квартире у азербайджанцев и однажды
пришел домой, а ключа нет. Зашел к нам, чтобы перелезть через нашу лоджию к
себе, но их балконная дверь оказалась закрыта. Дело было зимой. Он пришел со
стройки, и зуб на зуб не попадал. Я накормил его бомжовским супом из
пакетика, налил горячего чаю. Коля рассказал, как над ним издеваются
азербайджанцы. Говорят только по-своему, смеются над ним, а однажды, когда
он вышел, чтобы покормить птичек, заперли его на балконе, и уехали в город.
Как бы не заметили. Нас в тот день тоже не было дома - выходной. Коля три
часа давал дуба, пока ни пришел Валерка (он сидел на допограничении) и ни
помог ему перебраться к нам.
Я посоветовался с мужиками, и мы решили взять Колю к себе. У Лысова 206
статья. Сел за приемную дочку - взял вину на себя.

9 августа 1982 г. Дежурю в ОТХ.
Сегодня день рождения брата.
В пятницу вырвался в Зеленогорск, сходил на кладбище.
По стволу высокой елки, что растет внутри ограды, бегала белка и
смотрела на меня черными любопытными глазами. Тихо шуршала кора под ее
когтями. Голубоватая шерстка на загривке. Долго бегала вверх-вниз, словно
играла со мной. И вспомнился брат, и стоял, как живой. Я пил сухое вино и
курил. И уходить не хотелось. Тишина, белка над головой, неспешная грусть, с
которой не хочется расставаться.
Утром поехал в Ленинград - провожать Маришку в Мурманск. Ее привезли на
квартиру Гамидовых. Маришка не отпускала меня ни на шаг. Отщелкал целую
пленку на нее. Гамидов был с похмелья. Мы с ним обнялись - давно не
виделись. Поздравил его с защитой докторской. Выпили пива у ларька. Гамидова
вытошнило. Я дал ему отдышаться, утереть слезы и сфотографировал с победно
поднятой кружкой. Он пытался улыбаться. Мужики, заметив фотоаппарат,
отвернулись, как по команде. Я их успокоил. Сказал, что фото на память
новоиспеченному доктору наук, а не для стенда "Они мешают нам жить".
Заулыбались. Но отошли подальше от Гамидова - я вновь прицелился взять его в
кадр.
Приехали в аэропорт. Маришка сидела у меня на руках и шептала мне
разные ласковые слова. Я сказал ей, что остаюсь в Ленинграде работать.