"Дмитрий Каралис. Автопортрет (извлечения из дневников 1981-1992 г.г.)" - читать интересную книгу автора

часа. Коленка ныла и что-то в ней подергивало, как током. Так щипало в
детстве язык, когда прикладывал его к сведенным жестяным контактам
батарейки, чтобы проверить - не села ли она. Наконец вошел в кабинет и
честно объяснил ситуацию - я "химик", т.е. работаю на стройках народного
хозяйства, приехал на выходные домой и заболел. Прошу разрешить посещение
врача. Фактически проживаю с семьей в вашем районе. Вот маршрутный лист с
отметкой милиции о моем прибытии. Она перепугалась, словно узнала, что я -
сбежавший из тюрьмы рецидивист. Вдавившись в кресло и не спуская с меня
глаз, залепетала об "инструктивных письмах КГБ", запрещающих иметь дело с
нами, преступниками.
- У вас там, в лагере, должна быть медицинская помощь. Там и
лечитесь...
- Мне не доехать с такой ногой, - закатываю штанину. - Она в штаны еле
пролезает.
- Ну и что? - дрожащими руками надевает очки. - Нога, как нога.
Нет-нет-нет...
- Я бы мог вам не объяснять, что я "химик", хотел по честному...
- Объяснили, и слава Богу. Нет-нет-нет... - Одно желание - поскорее
избавиться от меня.
- Я же не в лагере живу, а в рабочем общежитии, - еще пытаюсь
объясняться. - Это условное осуждение.
Ничего не хочет слушать. Даже нос под очками вспотел.
Поехал по месту прежней прописки, на Комендантский аэродром. Совершенно
другие люди оказались. Про "химию" я, правда, умолчал.
Зашел в читальный зал библиотеки Ломоносова и в "Экономической газете"
No2 за 1992 год обнаружил свою юмореску "Эксперимент". Почувствовал
творческую активность и желание продолжать писать. В голове запрыгали
обрывки сюжетов и прямой речи отдельных героев.

"Фирсов, например, так и не смог понять, за что отдали под суд,
продержав три месяца в "Крестах", пожилого плотника-столяра Мишу, его
первого соседа по квартире, мастера золотые руки, усмотрев в нем тунеядца и
устроив показательный суд в жилконторе.
Миша получил год химии, и говорили, что ему повезло - с его статьей
обычно дают зону. Мишу арестовали как бомжа и тунеядца, хотя бомжом он был
по чисто формальному признаку: год назад бывшая супруга лишила Мишу прописки
как отсутствующего длительное время и, что самое печальное, не поставив его
в известность о предпринятой акции, хотя и знала, где найти его - он обитал
у своей тетки на Васильевском. К тунеядцам же Миша был отнесен потому, что в
его трудовой книжке за записью об увольнении около года не следовало записи
"принят на работу". Сам Миша придерживался той точки зрения, что отработал
свои сорок лет, а поскольку "все вокруг пропитано лжей" и дважды его
надували с получением квартиры, то нет смысла дальше слушать обещания
начальников и горбатиться ради их плана - надо на старости лет пожить
свободно и достойно, как позволяет его высокая квалификация. Зимой Миша
халтурил в магазинах - отделывал прилавки, кабинеты, подсобки, ставил двери
и выгородки, искусно подрубал мясные колоды, убирая у них впадины и придавая
верхней части некоторую выпуклость, отчего мясо рубилось и резалось легко,
как натянутое - директора передавали старательного Мишу из рук в руки, на
манер эстафетной палочки, а к лету Миша рядился к тем же директорам