"Григорий Канович. Продавец снов (повесть)" - читать интересную книгу автора

остается на столе.
- Это вы замечательно сказали... Я обязательно запишу ваше выражение в
блокнот и увезу в Литву...
- Ради Бога, буду только польщена... Господи, господи, как он вкусно, Шарль,
говорит на мамэ-лошн!.. Он говорит так, как мой дед Шмуэль, как моя бабушка
Енте... Как мои сестры Шейндл и Двойре...- Она натянула поводок, приблизила
к себе кота, погладила его по шерстке.- Вы и сейчас там живете?..
- Нет, я живу в Вильнюсе.
- В Вильне,- не позволила она облитовить название города.
- Да. В Вильне.
В отличие от чопорного, чванливого Майзельса было в ней что-то простодушное
и неотразимо притягательное - ее местечковая восторженность, далекая от
всяких корыстных расчетов любознательность, поистине монашеская скромность и
чистота.
Малюсенькая, с всклокоченными, как у домашней птицы, волосами, в недорогом,
в кои веки купленном на Рош Хашана или Симхат Тора платье, она была похожа
на старух моего детства. Иногда в ней - и это явилось для меня неожиданной,
ниспосланной свыше радостью - проглядывали черты моей мамы.
- А я в Вильне родилась... На Мясницкой. Вы бываете на Мясницкой? - Мадам
Клод Бронфман-Дюбуа глянула на меня из-под седых бровей.
- Бываю... Очень часто бываю.
- А на Рудницкой?
- И на Рудницкой.
- Иветт и Мэри смеются надо мной, когда я говорю, что вывеска над пекарней
Довида Иоселевича, напротив родительского дома, мне до сих пор ближе и
дороже, чем Триумфальная арка или Елисейские поля... Они не верят... считают
меня, наверно, вздорной старухой... Разве у вздорной старухи не может быть
чего-то дорогого... не похожего ни на что?.. И незаменимого...- сказала она
и резко дернула поводок.- Шарль, ну что тебе неймется, что ты сегодня
мучаешь меня, веди себя прилично, а то я еще подумаю, что ты ревнуешь...
Слушай, слушай и учись! Такого идиша ты, может, уже никогда не услышишь.
Никогда.
Но ревнивый ангорский кот предпочитал, видно, учебе на свежем воздухе отдых
на диване.
- В шестнадцать лет я ушла из дому и уехала в Варшаву... поступила в театр
"Централ"... хотела стать еврейской актрисой. Но потом появился донжуан
Жерар, и я стала мадам Дюбуа... Вы, месье, меня слушаете или вам, как Шарлю,
мой поводок уже тоже шею натирает?..
- Что вы, что вы...- быстро возразил я.- Мне очень интересно.
Мне действительно было интересно. Я смотрел на нее и пытался выстроить в
одну цепочку Мясницкую улицу, варшавский театр "Централ", донжуана Жерара
Дюбуа, монастырь кармелитов где-то под Парижем, но, как я ее ни выстраивал,
она распадалась на разрозненные звенья.
- Я всегда оставалась еврейкой...- призналась она.- Мать-игуменья однажды
услышала, как я пою после утреннего богослужения в своей келье, открыла
дверь и сурово спросила: "Что это за песня?" Хорошо еще, я не растерялась и
выпалила: "Немецкая!" "Чтоб я от тебя этих бошских песен не слышала!" Но это
была не бошская песня... Шарль, ну иди, мой бедненький, ко мне на колени! -
сжалилась она и, когда кот взобрался на привычное местечко, тихо и
хрипловато запела: - Ойфн припечек брент а файерл... ("В печке маленькой