"Альбер Камю. Размышления о гильотине" - читать интересную книгу автора

а для отсутствующих произвести телесъемку. Вот что надо было сделать - или
же прекратить болтовню о показательных казнях. Как может быть показательным
убийство, свершающееся ночью, тайком, во дворе тюрьмы?
Сообщения о такого рода казнях могут, самое большее, периодически
напоминать гражданам, что их ждет смерть, решись они на убийство; то же
самое можно обещать и тем, кто никакого убийства не совершал. Чтобы быть
по-настоящему показательной, казнь должна быть устрашающей. Тюо де Ла Буври,
представитель народа, оказался куда логичнее наших теперешних правителей,
когда в 1791 году провозгласил в Национальном собрании: "Чтобы сдерживать
народ, надлежит устраивать для него ужасающие зрелища".
А сегодня мы лишены каких бы то ни было зрелищ, их заменили слухи да
редкие сообщения в прессе, приукрашенные обтекаемыми формулировками. Каким
образом преступник в момент убийства может помнить о грозящей ему санкции,
которую власти исхитрились сделать как можно более абстрактной? И уж если
они в самом деле хотят, чтобы санкция эта накрепко засела у него в памяти,
чтобы она могла сперва поколебать, а затем и пересилить его безрассудное
решение, не следовало ли бы запечатлеть эту санкцию в каждой душе всеми
средствами образности и словесной убедительности?
Вместо того, чтобы туманно напоминать о долге, который в это самое утро
кто-то возвратил обществу, не стоило ли бы воспользоваться подходящим
случаем, расписав перед каждым налогоплательщиком подробности той кары,
которая может ожидать и его? Вместо того, чтобы твердить "Если вы совершите
убийство, вас ждет эшафот", не лучше ли сказать ему без обиняков: "Если вы
совершите убийство, вам придется провести в тюрьме долгие месяцы, а то и
годы, терзаясь то недостижимой надеждой, то непрестанным ужасом, и так -
вплоть до того утра, когда мы на цыпочках проберемся к вам в камеру, чтобы
схватить вас во сне, наконец-то сморившем вас, после полной кошмаров ночи.
Мы набросимся на вас, заломим вам руки за спину, отрежем ножницами ворот
рубахи, а заодно и волосы, если в том будет необходимость. Мы скрутим вам
локти ремнем, чтобы вы не могли распрямиться и чтобы затылок ваш был на
виду, а потом двое подручных волоком потащат вас по коридорам. И, наконец,
оказавшись под темным ночным небом, один из палачей ухватит вас сзади за
штаны и швырнет на помост гильотины, второй подправит голову прямо в лунку,
а третий обрушит на вас с высоты двух метров двадцати сантиметров резак
весом в шестьдесят кило - и он бритвой рассечет вашу шею".
Чтобы этот пример был еще убедительнее, чтобы наводимый им ужас
обратился в каждом из нас в столь слепую и могучую силу, что она могла хотя
бы на миг противостоять необоримой тяге к убийству, следовало бы пойти еще
дальше. Вместо того, чтобы со свойственной нам бессознательной кичливостью
бахвалиться столь молниеносным и человечным орудием [Осужденный, согласно
обнадеживающему мнению доктора Гильотена, не должен ничего чувствовать.
Разве что "легкий холодок в области шеи"] уничтожения смертников, нужно было
бы распечатать в тысячах экземпляров, огласить в школах и университетах
медицинские свидетельства и отчеты касательно состояния тела после
экзекуции. Особенно желательным было бы издание и распространение недавнего
отчета Академии медицинских наук, составленного докторами Пьедельевром и
Фурнье. Эти мужественные медики, приглашенные - в интересах науки - для
осмотра тел после казни, сочли своим долгом подвести следующий итог своим
чудовищным наблюдениям: "Если нам позволительно высказать свое мнение на сей
счет, признаемся: зрелища такого рода невыносимо тягостны. Кровь хлещет