"Анатолий Калинин. Возврата нет" - читать интересную книгу автора

выжимал из глаз слезы. Сулин смахнул их ладонью, как росу с листьев.
- Мы все удивлялись. Мало того, что нас разместили не в бараках, а в
хороших казармах. Выдали немецкое солдатское обмундирование - правда,
старое - и с баланды перевели на паек. Чудеса! Еще никогда этого не было. И
на работы не гоняли, номера с нас сняли, а охрана стала вежливая - как
подменили немцев. Или, - думаем, - оттого, что их наши стали так бить на
фронте? Как от Сталинграда начали, так и не переставали. Но собака, чем
больше ее бьют, тем она становится злее. Что-то тут было другое... В город
Лимож стали нас отпускать по увольнительным, как, скажем, в армии.
Поотъелись мы и начали даже в Лиможе с французскими женщинами знакомство
заводить. Ты чего Стефан? - Он сердито посмотрел на Демина.
Демин пощупал двумя пальцами кончики усов:
- В каком-ся старом журнале, помнится в "Ниве", еще в молодых летах я
читал, что все французские бабы худущие, как глисты. И чем у нее спереди и
позади меньше мяса, тем над нею больше муж трясется. Из корсетов и ночью не
вылазят, специально себя голодом морят. А, по-моему, рядом с такой и
замерзнешь в постели. Чем баба ни толще, тем она лучше тебя греет.
- Такие же, Стефан, там женщины, как и у нас, разные, - сухо ответил
Сулин. - Брешет твой журнал! Тоже больше солдатские жены и вдовы. С самого
тридцать девятого года, как началась у них на Западе война, не видали они
своих мужей. А мы своих жен тоже по три года не видели, и наши русские
ребята почему-то им понравились. "Вы, говорят, не хуже наших, ласковые".
- И у тебя там своя французская жена была? - сощуривая один глаз, будто
прицеливаясь из ружья, поинтересовался Демин.
Сулин вздохнул, признался:
- Как там ее ни назови - была. Мадлен. Глазастая, чем-то она мне мою
Клавдию напоминала. Мужа ее, Мишеля, убили еще в сороковом году на речке
Мозер. Жила с сынишкой шести лет и с матерью-старушкой, работала официанткой
в немецком ресторане на станции Лимож. Благодаря этому сравнительно ничего
жили, не голодали. За полгода привязалась ко мне, как кошка, а ее сынишка
Жак еще пуще. Понравилось ему, как я водяные мельнички и разные колясочки из
щепок мастерил. Я у них в доме, пользуясь новыми порядками, по целым дням
пропадал, а в лагерь только ночевать ходил. Хорошая была женщина Мадлен...
Не раз она говорила мне, чтобы я согласился ей мужем стать, и тогда немцы
могли меня совсем из лагеря отпустить. Иногда они отпускали.
- Понятно, своей Клавдии ты потом об этой Мадлен ни гу-гу? - покручивая
каштановый ус, сказал Демин.
Сулин не ответил, только покосился на него.
- Но Андрей, правду сказать, так никого себе и не завел. И не потому,
что к нему ни одна не присмотрелась. Была у нас в лагере одна переводчица
Женя, по-французски Эжени; ему надо было только один раз ей и моргнуть, она
его глазами ела. Парень он был, несмотря что худой, собой красивый, и сразу
можно было понять, что орел.
- Орел.
Но Сулин от его поддержки тут же и отказался:
- Я бы на твоем месте, Стефан, об этом лучше помолчал. По-моему, вы
всегда с ним находились в контрах, и тогда ты о нем таких слов не говорил.
- Это было, - к удивлению Михайлова, охотно согласился Демин. - А
потом, когда мы поженились на родных сестрах, все и прошло. Он скоро понял,
что никакой я не элемент и тоже за колхоз.