"Анатолий Калинин. Возврата нет" - читать интересную книгу автора

Сулин внимательно посмотрел на него, их взгляды встретились и
разошлись.
- Не было у него никого, - твердо повторил Сулин, как будто кто-то
собирался ему в этом возражать. - "Как, говорит, я бы после этого Дарье в
глаза глянул..."
Демин кашлянул:
- Кгм...
- Что? - спросил его Сулин.
- Нет, ничего. Независимо, - ответил Демин.
- Чем вежливее с нами немцы обращались и лучше нас кормили - ну,
прямо-таки на убой, - тем он все больше хмурился и совсем уже стал клацать
зубами, как волк. Меня затерзал: бежать - и вся! "Ты, говорит, думаешь, это
спроста они свою шкуру наизнанку вывернули, за наши красивые глаза, думаешь,
сделали нам из плена курорт? Это же, Павел, фашисты! Сегодня они на нас свою
позорную форму надели, потом на усиленный паек перевели, а завтра всунут в
руки автоматы и прикажут стрелять в своих. К этому все идет. Не заметишь,
как из тебя изменника Родины сделают и заставят в Советскую власть стрелять.
На убой и откармливают. Своего мяса им уже не хватает, и надеются они нашим
свои дырки залатать. Но этому не бывать!" Я и сам уже к тому времени начал
задумываться и соображать, какой всему этому расчудесному житью может быть
конец. Стали уже нас в лагере разбивать на роты и эскадроны и выделять из
нас командиров. Короче, договорились мы с Андреем, что нужно, больше не
откладывая, бежать. Задержаться на ночь в городе и нырнуть под брезент на
платформу на проходящий через станцию Лимож эшелон.
- А как же Мадлен? - спросил Демин.
- Когда я ей об этом сказал, она, бедняжка, загоревалась, сделалась
черная как уголь, но в глазах хоть бы слезинка. За полгода привыкла ко мне,
и я ее полюбил. Уговаривала меня остаться. "Давай, говорит, завтра сходим в
мэрию или к кюре", - это у них батюшка, только без бороды, у них и попы
бреются. "Обвенчаемся, говорит, и будешь ты, Поль, хозяином надо мной и над
моим домом. Я все бумаги перепишу на тебя". - "Как же, отвечаю, Мадлен, я
могу это сделать от живой жены? Во-первых, я православный, а ты католичка, а
во-вторых, Клавдия меня ждет, и не одна, а с четырьмя нажитыми нами
совместно детишками. Меньшего я не видел еще, перед, тем как мне принесли из
райвоенкомата повестку, он еще только начал выстукивать у нее в животе
ножками. Не знаю, кто и родился: мальчик или девочка. Я не какой-нибудь
сукин сын, чтобы ее одну с этой командой оставить. И я к тебе, Мадлен,
привык, жалко мне тебя, но детей мы с тобой, слава богу, не нажили. Ты
поплачь, и тебе полегшает. Наши русские бабы все так делают". Но она себе
губы до крови покусала, а не плачет. Стала просить меня хотя бы до конца
войны остаться. Очень боялась за меня, что я могу и домой не попасть, и
жизни лишиться. Добираться нам нужно было до линии фронта не через одну
страну. "И это, говорю, Мадлен, мне не с руки. Что же это получится?
Получится, что я буду сидеть и держаться за юбку до окончательной победы над
врагом и дождусь уже готового. А мне не чужими руками нужно с сердца эту
ненависть смыть, иначе она меня задушит. За все, что сам испытал, самому и
должок вернуть и еще за своих товарищей рассчитаться. Спасибо тебе, Мадлен,
за все, но решение мое твердое". Перебыл я у нее до полночи, и мы
простились. Насовала она мне в чемодан харчишек на двоих, надел я костюм ее
мужа Мишеля, убитого на войне, и...