"Анатолий Калинин. Возврата нет" - читать интересную книгу автора

потворствовали им, а Феня Лепилина даже всегда старалась при этом стать так,
чтобы заслонить их от бригадира. Но нередко бывало, что Дарья чувствовала
какой то заговор за своей спиной и, оглядываясь, заставала их на месте
преступления. В этом случае не следовало рассчитывать на ее снисхождение.
- Андрюшка, Катька! - кричала она. - А ну-ка, сейчас же врозь! Ты зачем
сюда заявился, кто тебя звал? Люди делом занимаются, а ты с шашнями?! У-у,
бесстыжие гляделки, сейчас же иди в степь на прицеп! А тебя, Фенька, если
еще будешь их покрывать, оштрафую для первого раза на три трудодня! Как за
разложение трудовой дисциплины в бригаде.
Андрей тут же и исчезал в листве, как растворялся в зеленой мгле, а
Катя, такая же красная, как и сатиновое летнее платьице на ней, с глазами,
полными слез, брала тяпку или пульверизатор, из которого опрыскивали
виноград бордосской смесью, и возвращалась на свое место. И только Феня
Лепилина осмеливалась во всеуслышание критиковать эти суровые действия
Дарьи.
- Если за это штрафовать, - ворчливо говорила она, - то тогда, по
справедливости, нужно начинать с бригадира.
- Ты что сказала? - громко и грозно переспрашивала Дарья.
- Что ты слышала, то и сказала! - дерзко отвечала Феня.
- Вот когда народишь себе детей, можешь позволять им хоть с двух лет по
кустам целоваться, - говорила Дарья.
- И нарожу! - вспыхнув, как кумач, обещала Феня.
- И слава богу! Только не забудь позвать меня в крестные.
- И нарожу!.. - повторяла Феня.
И, закрывая, как от солнца, глаза ладонью, обычно тут же уходила в
кусты. Дарья шла за ней следом, и слышно было, как она уговаривала Феню:
- Ну, чего ревешь, дура? А то, думаешь, не нарожаешь, ты же еще
молодая. Да не реви ты! Ну, прямо всю душу вытягиваешь. Если я тебя обидела,
ты прости, но мне иначе с ними нельзя - без отца выросли. Ну не плачь,
Фенечка, найдется и по тебе человек, потерпи еще немного.
И они громко целовались в кустах. Остальные женщины, слыша их разговор,
и сами начинали сморкаться. К тому времени, когда Дарья и Феня, примиренные,
с наплаканными, как росой умытыми, лицами, выходили из кустов, сморкалась
уже вся бригада. Дарья взглядывала на Катю Иванкову и говорила:
- Ты, Катя, лучше приходи к нам вечером домой. Хоть каждый вечер
приходи. Да ты меня не бойся, это здесь я над вами бригадир. Чем по-за
кустами прятаться, приходи и сиди у нас, сколько хочешь. И я буду спокойная.
Я, Катя, не против тебя, да ведь он у меня первенец.
...Через весь Дарьин дом, через раскрытую с передней на чистую половину
дверь протянулись два длинных сдвинутых стола, заставленных между бутылками
и графинами всяческой снедью. Тарелки и блюдца с цветными каемками и без
них, разнокалиберные ножи и вилки, с деревянными, отполированными пальцами
черенками и совсем новенькие, блестящей нержавеющей стали, собрали, должно
быть, со всего хутора. Не из одного дома стащили сюда и табуретки, стулья, а
каждому гостю положили на колени полотенца с вышитыми самыми разнообразными
вензелями: "И. М.", "А. А. С", "Ф. Л.", "А. Н. К.", но все, без исключения,
ослепительной белизны, припахивающие речной водой, щелоком и синькой.
Михайлов пришел с Еленой Владимировной, но хозяйничающие женщины,
умышленно или неумышленно, рассадили их за длинным столом порознь - его в
одной комнате, а ее в другой. Она оказалась близко от хозяйки, между ее