"Анатолий Калинин. Возврата нет" - читать интересную книгу автора

шаг, особенно низко склоняя свою большую курчавую голову, совсем как в
первые дни их знакомства и узнавания друг друга в редакции армейской газеты
на фронте. Но в тот день она впервые и прокляла его профессию, то, что давно
уже не только отняло его у нее, у детей, целиком поглотило его молодые и
зрелые годы, но и отнимало теперь у него жизнь. Она слишком хорошо знала его
и с того дня уже каждую минуту ожидала у себя над головой грома. А иногда
она в коридоре тихо подходила под лестницу и начинала прислушиваться,
обеспокоенная тем, что сверху уже долго не доносилось ни звука.
Обычно время от времени он отодвигал стул и начинал ходить по мезонину,
дощатые половицы довольно громко стонали под его грузными шагами. Как-то она
спросила его, почему он не стал учителем или инженером. Михайлов пожал
плечами и сказал, что даже не знает, как на это ответить. Елена Владимировна
призналась, что она чувствовала бы себя гораздо спокойнее, если бы он,
например, учил детей.
- А что, разве учителю позволяется не иметь сердца? - усмехнувшись,
встречно спросил ее Михайлов.
На этот раз она не сумела ответить.
- Самое спокойное на инкубаторе: цып, цып... - заключил он, взглядывая
на нее каким-то новым и как будто бы изучающим взглядом.
Лучше бы он накричал на нее, бросил ей самые обидные, тяжелые слова,
чем смотрел на нее такими глазами. Он смотрел на нее так, будто хотел
убедиться, что это она, а не какая-нибудь другая женщина, будто о чем-то
сожалел и никак не хотел примириться с тем, что мог так ошибиться.
Между тем весна все внушительнее заявляла о себе и все настойчивее
давала почувствовать, что она здесь хозяйка. Если недавно она при первых же
признаках противодействия немедленно отступала, все время в воздухе
чувствовалось борение - за теплым дождем завихривалось белое сеево,
наперерез задонскому южному ветру вырывался из-за горы северянин, - то потом
как-то сразу произошел перелом, все оттаяло и согрелось. Сразу снизошло на
землю такое мягкое, ласковое, устойчивое тепло, которое иначе и нельзя
назвать, как благодатью.
И теперь уже не по неделям, даже не по дням надо было дожидаться, как
земля изменяет свой цвет, - новой хозяйке не терпелось поскорее завершить
свои перемены. За одну ночь всю старую полынь на лысых буграх прошила
молодая игольчатая трава, за другую - изумрудной стала левобережная стенка
леса. За хутором бригада Дарьи Сошниковой уже повыкопала все лозы и подняла
их на опоры. Кусты все гуще озеленялись яркой листвой.
Зеркало воды отражало скрип уключин на лодках, воинственное хлопанье
крыльев и разноголосые переклики петухов, разговоры в двориках, огороженных
плетнями и частоколом вербовых кольев. Иногда с левого берега наплывал звук
мотора - это пашущий за Доном трактор доходил до края загонки, примыкающей к
лесу. Иногда с бугристого правобережья, из степи, докатывался такой же, но
более резкий звук - это бригада МТС допахивала поле майского пара. А может
быть, степной рокот поршней и шестеренок был грубее и потому, что на бугре
ходили сейчас самые мощные, новейшие тракторы челябинского завода, а за
Доном, на огородах, все еще безотказно трудился заслуженный ветеран из
малосильных "Универсалов".
Поднимаясь к себе наверх, где его ожидала на столе стопка исписанных
листов, а рядом с ней белый чистый лист, Михайлов все чаще подавлял в себе
желание отодвинуть их в сторону, а то и спрятать в ящик. Опять надо было