"Франц Кафка. Маленькие рассказы (1904-1924, Сборник)" - читать интересную книгу автора

такого документа и нет. Возможно, он и в самом деле обер-инспектор. Но разве
этого достаточно? Разве это дает ему право распоряжаться во всех областях
управления городом? Должность у него для государства очень важная, но для
горожан она далеко не самая важная. Я бы даже сказал, что в нашем городе
создается такое впечатление, будто люди говорят: "Ну вот, ты взял у нас все,
что мы имели, возьми, пожалуйста, и нас самих в придачу". Дело в том, что он
не захватил власть самовольно и он не тиран. Просто так уже издавна
повелось, что обер-инспектор по сбору налогов - самый главный чиновник, и
наш полковник, равно как и мы, подчиняется этой традиции.
Но хотя он живет среди нас, не чрезмерно выделяясь своим саном, все же
он совсем не то, что обыкновенный горожанин. Когда к нему приходит делегация
с той или иной просьбой, он возвышается, как стена на краю света. Позади
него ничего нет; правда, кажется, будто где-то вдали еще шепчутся какие-то
голоса, но, вероятно, это самообман, ведь на нем кончается все, во всяком
случае, для нас. Надо видеть его во время таких приемов. Ребенком я однажды
был там, когда делегация от горожан пришла ходатайствовать о
правительственной помощи, так как целиком выгорел самый бедный городской
квартал. Мой папаша, кузнец, пользуется у нас большим уважением, он был
членом делегации и взял меня с собой. Тут нет ничего особенного, такое
зрелище привлекает всех, в толпе даже трудно разобрать, кто, собственно,
входит в делегацию; прием большей частью происходит на веранде, поэтому
находятся и такие люди, что с базарной площади приставляют к веранде
лестницы и, глядя сверху через перила, стараются ничего не упустить. В тот
раз около четверти веранды было отведено полковнику, остальную часть
заполняла толпа. Несколько солдат наблюдали за порядком и, выстроившись
полукругом, охраняли полковника. В сущности, хватило бы и одного солдата,
так велик у нас страх перед ними. Я точно не знаю, откуда они, во всяком
случае, откуда-то издалека; все они до того похожи, что могли бы даже
обойтись без военной формы. Это низкорослые, не сильные, но проворные люди;
особенно примечательны их могучие челюсти, которым форменным образом тесно
во рту, и беспокойно мигающие и поблескивающие глаза-щелочки. Эти их
особенности отпугивают, но одновременно и привлекают детей, потому что детям
все снова и снова хочется испугаться этих челюстей и этих глаз и в ужасе
убежать. Такой ребячий страх не проходит, надо полагать, и у взрослых, во
всяком случае, он продолжает сказываться. Правда, к этому присоединяется еще
одно обстоятельство: солдаты говорят на совершенно непонятном нам языке и
никак не могут усвоить наш, отсюда некая их обособленность, недоступность,
что, впрочем, соответствует их характеру - такие они молчаливые, строгие и
словно окаменелые; они не причиняют никакого зла в собственном смысле этого
слова, и все же есть в них что-то почти невыносимо злобное. Вот, например,
приходит в лавку солдат, покупает какую-нибудь ерунду и не уходит, стоит,
опершись о прилавок, прислушивается к разговорам, вероятно, ничего не
понимает, но вид у него такой, будто он понимает, а сам не говорит ни слова,
только тупо смотрит на того, кто говорит, потом на тех, кто слушает, и не
снимает руки с длинного ножа на поясе. Это отвратительно, пропадает всякая
охота разговаривать, лавка пустеет, и только когда она совсем опустеет,
солдат уходит. Вот потому-то, где только появятся солдаты, наш веселый народ
сейчас же замолкает. Так было и в тот раз. Как при всяких торжественных
случаях, полковник стоял выпрямившись и держал в обеих вытянутых вперед
руках две длинные бамбуковые палки. Это старый обычай, означающий