"Огюстен Кабанес, Леонард Насс. Революционный невроз " - читать интересную книгу автора

в виду близости светопреставления. Повсюду в конце июля и в первой половине
августа 1789 г. страх порождает массу невероятнейших несообразностей,
совершаемых обезумевшим крестьянством. Можно было подумать, что во Франции
вновь возвратились мрачные и зловещие дни 1000-го года.
Каково же истинное происхождение этого "Великого страха" и где искать
причины его возникновения?
Сущность этого явления стоит несомненно в тесной зависимости от многих
чисто психологических факторов.
Прежде всего нельзя не признать, что в некоторых местностях страх имел
отчасти уважительные основания в участившихся в это время грабежах и
насилиях. Крайняя нищета населения, разоренного вконец двухлетним голодом,
обусловленным неурожаем и бездарным управлением страной, и полная
безнаказанность придорожных грабительских шаек, громивших господские дворы,
немало благоприятствовали совершению той массы преступлений, которыми
опозорена эпоха великой французской революции.
Мы говорим пока еще лишь об июле и августе 1789 года, когда разгром
помещичьих замков и усадеб только что начинался.
В деревнях, где эти разорения уже успели совершиться, нельзя удивляться
страху, охватившему население. Оно жестоким самосудом вымещало на мертвых
каменьях дворянских замков столь долго переносимые им вековые неправды, а
потом впадало в сомнение, страшилось кары и ответственности и изнывало от
неизвестности, чем окончатся для него эти подвиги?
Вся Франция была покрыта толпами нищих и бродяг; известно, насколько
опасается повсюду крестьянин этого элемента. В своих челобитных сельчане,
наряду с жалобами на произвол помещиков, указывали также и на эту кочующую
опасность, которая, поощряемая версальскими и парижскими событиями,
становилась с каждым днем все более дерзкой и вымогательной. Скошенные жатвы
и истоптанные нивы являлись прямыми последствиями набегов нищенствующих
шаек, и знаменитые разбойники и грабители, число которых в устах молвы
определялось многими тысячами, в действительности, конечно, были лишь
человеческим отребьем, объединявшимся в шайки по 50, много - по 100 человек.
Тем более трудно объяснить, почему же перед ними возникал такой
панический ужас? В иное время на них несомненно устраивались бы облавы, их
травили бы повсеместно и ежечасно, как диких зверей, и никому другому, как
именно им самим, пришлось бы искать спасения в лесах. Несомненно поэтому,
что если разбойники и подавали ближайший повод к охватившей народ панике, то
все же она имела в основе какие-нибудь другие, более глубокие
психологические основания.
Весьма серьезные историки пытались объяснить столь повсеместное
возникновение этих, по-видимому беспричинных, страхов умело руководимым
какой-то таинственной рукой заговором против революции; предполагалось, что
такое распространение паники должно было, якобы, иметь своей целью
возвращение в руки свергнутого правительства утраченной им власти?
Этот заговор приписывался поочередно то двору, то Орлеанистам, то
партиям Лафайета или Мирабо. Но все подобные предположения ни на чем не
основаны и не выдерживают ни малейшей критики.
В самом деле, кто мог бы быть этим человеком, который, принадлежа к
известной партии, обладал бы такой прозорливостью и тактичностью, таким
знакомством с разнообразными местными условиями, такой беспредельной
смелостью и огромным авторитетом и, наконец, таким богатством и значением,