"Николай Журавлев. Живут три друга (Сб. "Необычные воспитанники")" - читать интересную книгу авторасотоварищи, заставляло меня лезть из кожи, стараться не ударить лицом в
грязь, оправдать доброе мнение о себе. Поэтому доверие я считаю основой перевоспитания правонарушителей. В самом деле: давно ли было то время, когда все от меня берегли карманы и квартиры? Хоть и очень трудно было, а над учебниками засиживался до петухов, прихватывал выходные дни, отпускное время. Малограмотность у меня была такая - и горько и смешно вспомнить. Например, долго не мог понять, что такое десятичные дроби. Выручил друг и приятель Виктор Попов, тоже студент техникума, собиравшийся поступать в Промакадемию, парень головастый, в прошлом вор-городушник, за которого в 1928 году я поручился перед общим собранием. Сидел он, занимался со мной, запарился, а толку никакого. Из магазина пришла моя жена Аня, положила на стол покупки. - Сейчас ужинать будем. Виктор схватил принесенную ею пачку чая, показал мне. - Что такое? Я сам был в мыле, чувствовал себя отвратительно. "Неужели совсем тупой?" Ответил с усмешкой: - Бомба. - Правильно, - согласился Виктор. - Бомба. Он быстро разрезал пачку чая и разделил на две части. - А это что такое? У моей жены округлились глаза. Я ответил немного сердито: - Две бомбы. - Верно, - подтвердил Виктор. - Две половинки бомбы. А это что? приложил новую целую пачку и спросил: - Теперь что? Понял, наконец? Одна целая и две десятых. Так можно и сотую сделать, и тысячную. Дружно смеялись мы все трое. Жена сказала: - Вина мы, Витя, не держим, а разоренную пачку хоть всю выпейте. Сейчас поставлю вам чайник, у меня есть печенье, конфеты, колбаса. В занятиях мне помогали многие люди, и я до сих пор глубоко признателен и друзьям, и воспитателю Николаеву, и учительнице русского языка Смирновой, и управляющему коммуной Богословскому. Все они меня "тянули". Забегая вперед, скажу, что к тридцати годам я поступил на курсы по подготовке в институт при МВТУ им. Баумана, а закончив их, успешно сдал экзамен, пройдя конкурс, где на место было по семь человек. Пока же пришлось искупать грехи молодости, сдавать за средний образовательный курс. Вскоре меня поставили руководителем воспитательной части коммуны. Однажды, идя на дежурство, я услышал негромкий оклик: - Колька... Николай! Оглянулся, и глазам своим не поверил: под елью стоял невысокий плотный мужчина с черными волнистыми волосами, в приличном костюме и улыбался мне. - Миша!? Да ты ли это? А говорили, в тюрьме. - Если ваше Болшево тюрьма, то все правильно. Это был мой старый друг по заключению в Сокольниках на Матросской Тишине, однокамерник Михаил Григорьев. Он слегка заикался, как всегда острил. |
|
|