"Роберт Юнг. Лучи из пепла" - читать интересную книгу автора

- Да, - заметил священник Тамаи, - это о "келоидах сердца". Келоидами
называются, как вам известно, те большие толстые рубцы, которые до
сегодняшнего дня остались у некоторых людей, переживших атомную
катастрофу, - об этом Кадзуо говорит часто. Он считает, что, не получи он в
день "ада" и в последующие недели глубокой душевной раны, он никогда не стал
бы тем, кем стал, - убийцей. И притом - нечего скрывать - подлым убийцей и
грабителем.

2

Несколько дней спустя в канцелярии г-на Кавасаки, директора хиросимской
тюрьмы, я познакомился с человеком лет тридцати. Это был Кадзуо М. Он отнюдь
не произвел на меня впечатления закоренелого преступника, приговоренного к
пожизненной каторге. Гладкая синяя тюремная одежда в сочетании с бритой
головой благородной формы, которую он держал чуть склоненной, делали его
похожим скорее на монаха, нашедшего здесь убежище от мирских горестей.
Едва заключенный вошел в приемную, обставленную плюшевой мебелью в
"европейском" вкусе, как мне бросилось в глаза его интеллигентное,
выразительное лицо. Во время последующего разговора я внимательно наблюдал
за необычайно живой для японца мимикой Кадзуо; не улавливая смысла японских
слов, я пытался хотя бы по выражению лица и жестам заключенного угадать
смысл его рассказа, не дожидаясь, пока мой друг начнет переводить.
Кадзуо М. сидел в тюрьме уже около семи лет. Казалось, все эти годы он
только и мечтал о том, чтобы излить кому-нибудь свою душу, и, получив теперь
возможность говорить о событиях, которые в конце концов привели его в это
мрачное здание, он сильно волновался. Лишь только переводчик, отвернувшись
от Кадзуо, обращался ко мне, чтобы передать мне его слова и выслушать
очередной вопрос, я замечал, что М. за это короткое время старался овладеть
собой и на его лице, искаженном ненавистью, гневом, отвращением и стыдом,
мало-помалу появлялось выражение покоя, мира и невозмутимости, вызванное
усилием воли, а потому не совсем убедительное.
Я упоминаю об этом моем впечатлении, так как оно впервые открыло мне
то, что я впоследствии гораздо яснее понял из заметок, писем и дневников
Кадзуо М., а также из его письменных ответов на мои вопросы: этот человек
прилагал отчаянные усилия, чтобы совладать с собой и со всем тем, что ему
пришлось пережить. Он подымался, шел по прямой как стрела дороге, спотыкался
и снова падал, мучительным усилием воли заставлял себя опять подняться,
надеялся победить, но оказывался побежденным, а потом подымался снова...
Кадзуо напоминал мне по временам ту совершенно обезображенную слепую
лошадь, которую многие из спасшихся жителей Хиросимы якобы видели в первые
дни после катастрофы на превращенных в груду развалин улицах города. Лошадь
тыкалась длинной, покрытой кровоточащими ссадинами мордой в уцелевшие
кое-где стены домов, припадала на все четыре ноги, а потом, не в лад стуча
копытами, бежала, задрав кверху храпящую морду, или же медленным, похоронным
шагом шествовала среди развалин в поисках конюшни, которую ей так и не
суждено было найти.
Люди говорили, что слепую лошадь следует пристрелить, потому что она
наступила на какого-то раненого, лежавшего у обочины дороги, и прикончила
его. Но ни у кого в те дни не было сил добить несчастное животное. Что с ним