"Мор Йокаи. Сыновья человека с каменным сердцем" - читать интересную книгу автора

он помог мне как-нибудь, любой ценой добраться до места. И вот этот пройдоха
впрягает в мой собственный господский фаэтон четырех бугаев и тащит меня на
них сюда.
Таллероши с таким трагическим выражением лица рассказывал об этом
прискорбном случае, о том, как он прикатил к парадному подъезду
немешдомбского замка в запряженной четырьмя бугаями коляске, что растрогал
даже тех слушателей, которые умудрились сохранить равнодушие при виде того,
с каким рвением Зебулон заедает горчицей итальянский слоеный пирог.
- Добро бы он меня еще довез, - продолжал рассказывать Зебулон свою
грустную одиссею, - но в том-то и беда', что на дворе градусник показывает
ноль, а бугаям, сами знаете, при такой температуре жарко становится. Есть за
здешними камышами большое болото, лишь слегка затянутое ледком. Как увидели
его бугаи, - гоп! - прямо в него, а за ними - коляска; вот и увязли мы там.
Лишь часа через два коляску удалось вытянуть из грязи, когда бугаи закончили
свои грязевые ванны. А я тем временем проворонил всю церемонию. Опоздал и на
панихиду, и на проповедь, и на прощальное слово, даже молитвы надгробной и
той не слыхал.
- Ну об этом, друг мой милый, жалеть тебе никак не приходится, -
заметил администратор.
Эти слова насторожили Зебулона.
Священническое место пусто; молитва не понравилась. Должно быть, этот
поп нанес какую-то обиду.
Зебулон сперва, как добрый сотрапезник, нагнал своих вырвавшихся далеко
вперед соседей по столу, - это совпало с тем моментом, когда подали черный
кофе, - и тогда уже с чистой совестью осведомился у своего
друга-администратора, что за история связана с пустым поповским стулом, и
почему вскоре появятся и другие пустые места, и, наконец, что это за
молитва, которую лучше было не слышать.
Узнав о случившемся, он ужаснулся.
Редкие волосы взъерошились вокруг его лысого лба: встать дыбом они все
равно не могли бы.
- Да ведь это же настоящее святотатство!
Конечно, святотатство! Из всей блестящей компании не нашлось ни одного,
кто выступил бы в защиту строптивого попа; более того, каждый старался
наполнить голову Зебулона Таллероши ядом угроз по адресу священника с тем же
усердием, с каким наполняли стаканы благородного дворянина винами различных
марок и сортов. И Зебулон разрешал потчевать себя тем и другим до тех пор,
пока наконец перестал отдавать себе отчет, что больше разогрело и разъярило
его - рассказы о пресловутой молитве или вино.
Прихлебывая черный кофе, он напряженно молчал. Это угрюмое молчание
выдавало борьбу с самим собой. О, что бы он сделал с этим попом, попадись
тот ему сейчас в руки! После каждого глотка Зебулон ронял сквозь усы угрозы:
- Я б его к позорному столбу!..
- Я б его в консисторию!..
- Розгами бы его, да как следует!..
И при каждой новой фразе он, как бы апеллируя к высокому собранию,
бросал вопрошающий взгляд на соседей: при первой фразе - на господина
администратора, при второй - на его высокопреподобие, при третьей - на
губернского исправника. Встречаясь каждый раз с одобрительной улыбкой того,
другого и третьего, он окончательно уверовал в то, что играет на верной