"Мор Йокаи. Венгерский набоб [H]" - читать интересную книгу автора

а начинал скупать - лица опять разглаживались и акции неудержимо росли в
цене, как трава под солнцем.
Случалось, что только ему одному и удавалось устоять посреди этого
землетрясения, и благодаря выдержке выигрывал он суммы баснословные. Как
велико его состояние, он и сам уже не знал. Бедняку и сто форинтов нажить
стоит тяжких трудов, а миллионеру и другой миллион загрести сущий пустяк.
Что поделаешь, денежки тоже компанию любят.
Еще и еще раз упомянуть о высоких доблестях сего выдающегося мужа,
который с величайшим самообладанием поддерживал пошатнувшиеся фирмы и
ссужал деньгами банкротов, почли мы уместным, дабы заранее предупредить
всякое удивление по поводу того, что вслед за недавним свиданием в корчме
опять вскоре столкнемся, уже в Париже, с одним из наших героев, - если
только позволительно поименовать столь громко обидчивого юного шевалье.
Место встречи, собственно, и не Париж, a Il de Jerusalem [Иерусалимский
остров (франц.)]: один из очаровательных островков на Сене. Богатейшие
финансовые магнаты облюбовали для своих вилл привилегированное это место.
Если ты захудалый миллионеришка, не очень-то и построишь себе там летний
дом с садом и парком: одна квадратная сажень стоит тысячу, а то и тысячу
двести франков. Так что какой-нибудь скромненький английский парк в десять
хольдов [хольд - венгерская мера площади (чуть больше половины гектара)]
шел по той же цене, что в Венгрии латифундия средних размеров.
И посреди всех этих вилл, беседок и тускуланумов [Тускуланум - городок
близ Рима, уже с древности - место отдыха богатой знати; название его
приобрело нарицательное значение большой роскошной виллы], которые
покрывали островок, самой красивой, самой внушительной и дорогостоящей
была, бесспорно, летняя резиденция мосье Гриффара.
На небольшом насыпном холмике, создании человеческих рук, фасадом к
Сене высился этот дом, являя собой смешение стилей всех наций и эпох, к
вящей славе тогдашнего зодчества, которое, презрев педантичный классицизм
и разное фривольное рококо, постаралось взамен извлечь отовсюду только
самое вычурное, самое манерное и неудобное.
Мало того, что парк разбит был на острове, - его еще окружили
искусственным рвом со всевозможными мостиками и мостами - от американского
цепного до увитых барвинком нетесаных бретонских. И каждый караулил свой
страж с алебардой, в отдельной будке, смахивавшей то на келью, то на маяк;
со своим особым рогом, который и трубил по-особому, так что сразу можно
было узнать, откуда и через какой мост направляется к дому гость.
За мостами начинались извилистые дорожки, которые совершенно вытеснили
к тому времени былую склонность к прямым, как стрела, аллеям между рядами
подстриженных деревьев. Всюду - густая чаща, по которой петлять можно
часами; обок дорожек непрерывной каймой - цветы; на каждом повороте - то
жасминник, образующий естественную беседку с идиллической скамеечкой, то
мраморная античная статуя, обвитая (вот удачная идея!) плющом, то клумба
целой пышной пирамидой или поддельная руина с агавами и страшилищами
кактусами меж камней. Тут - египетский саркофаг с подлинной мумией и
неугасающим светильником, куда масло подливалось каждое утро; там -
древнеримский алтарь с каменными амфорами, коринфскими вазами и
разноцветными камешками, имитацией тех пышек и лепешек, коими боги
довольствовались во времена Эгерии [Эгерия - легендарная нимфа,
возлюбленная и советница древнеримского царя Нумы Помпилия], и глупой