"Мор Йокаи. Венгерский набоб [H]" - читать интересную книгу автора

ножа можно сделать лучшее употребление, нежели перерезать себе горло, и,
заткнув его за пояс, смешался с толпой, вопя с нею заодно: "A bas les
aristocrates!" ["Долой аристократов!" (франц.)]
Где уж он был и что делал несколько лет после того, мосье Гриффар и сам
затруднился бы сказать. Слава, известность не очень его прельщали, это он
предоставлял другим, но при Директории мы, во всяком случае, снова
встречаем его уже в громком звании продовольственного комиссара сначала
рейнской, а потом итальянской армии - сообразно порядку, в каком генералы
намеревались его расстрелять.
Ибо надобно знать, что продовольственные комиссары бывают двух родов:
одни на этом ремесле разоряются, другие наживаются. Первые обычно
стреляются, вторых же расстреливают. Последнее, правда, случается гораздо
реже.
Мосье Гриффар относился, по счастью, к тем, которые наживаются, но кого
не расстреливают. За счет нескольких бежавших за границу аристократов, чье
имущество перешло к государству, сколотил он кругленькое состояньице, и
когда те возвратились при Реставрации, г-н Гриффар уже в числе почтенных
старожилов с балкона собственного дома наблюдал торжественное вступление
союзных войск, дефилировавших по улицам Парижа. Иные из эмигрантов,
толпами тянувшихся в хвосте победоносных армий, расспрашивали, взирая с
удивленьем на роскошный пятиэтажный особняк на Boulevard des Italiens
[Итальянском бульваре (франц.)], кто владелец, - такого здесь не было,
когда им последний раз довелось видеть Париж. Но имя, называемое в ответ,
ничего никому не говорило.
Однако недолго ему было суждено пребывать в безвестности. Кто обладает
миллионами, без особого труда удостаивается чести быть принятым в самом
высшем обществе.
Имя мосье Гриффара стало вскоре одним из приятнейших для слуха всех и
каждого. Ни одно изысканное суаре и гениально задуманное матине, ни одни
скачки, лихой кутеж или скандальное похищение не мыслились без его
участия. И г-н Гриффар участвовал: ведь для человека сметливого и
наблюдательного такие случаи - неоценимая возможность досконально изучить
страсти, причуды, имущественное положение, приметить расточительность или
бережливость своих ближних и построить на этом фундаменте прочное здание
собственных расчетов.
Другого столь дерзко-предприимчивого дельца, как мосье Гриффар, в целом
свете не было. Лишь он решался ссужать деньгами, и крупными, субъектов
совершенно разорившихся, на которых даже собственные слуги подавали в суд
за многомесячную неуплату жалованья, - и, глядишь, не мытьем, так
катаньем, но всегда получал свое. А "свое" - это неизменно означало: в
двойном размере. Ибо единственно ради высоких процентов брался он за
рискованные дела; а из-за ничтожных стоило ли и стараться.
И не только отдельные лица вплоть до самых высокопоставленных были ему
чем-нибудь да обязаны. Он и широкой публики не забывал. Самые прибыльные
тонтины [вид ренты], страховые общества, солиднейшие казино все были под
его рукой, а чтобы и в безразличии к государству нельзя было его
упрекнуть, снабжал он самыми верными сведениями биржу. И что уж там ни
стояло в официальном "Мониторе" [французская правительственная газета
(1789-1869)], но если мосье Гриффар выбрасывал вдруг на рынок свои ценные
бумаги, весь биржевой мир ударялся в панику и курсы стремглав летели вниз;