"Стефан Жеромский. Бездомные" - читать интересную книгу автора

горизонте виднелся в тумане Медонский лес.
- Что же вам больше всего понравилось в Париже? - спросил Юдым у
сидящей рядом с ним панны Наталии.
Это был один из вопросов, заготовленных, как для урока, еще с вечера.
- В Париже? - проговорила она, растягивая это слово с улыбкой на
прелестных губах. - Мне нравится, то есть доставляет удовольствие, все...
Жизнь, движение... Это как буря! Например, в районе Гар-Сен-Лазар - не знаю,
как эта улица называется, - когда едешь в коляске и видишь этих людей,
несущихся по тротуарам, эти волны, волны... Грохочущее наводнение... Я раз
видела ужасное наводнение у дяди в горах. Вода вдруг вышла из берегов... Мне
тогда хотелось кричать ей: "Выше, быстрей, несись же!" Тут то же самое...
- А вам? - спросил Юдым панну Ванду.
- Мне... то же самое... - заговорила она быстро. - А кроме того, Лувр.
Только не этот, картинный. Фу! А знаете - тот. Теперь вы, разумеется,
обратитесь с вашим вопросом к "тетке" Иоасе, хотя с нее надо было начать,
потому что она учительница и милочка. Вот видите - пустяк, а стыдно. Так
вот, я вам скажу. Панне Иоасе нравится, primo,* "Рыбак", secundo,** "Мысль",
в третьих - Венера, в четвертых... Впрочем, нам всем страшно нравится и
"Рыбак", и "Мысль"... Бабушке...
______________
* Во-первых (лат.).
** Во-вторых (лат.).

- Что это за мысль?
- Так вы даже этого не знаете! Ну, это уж... "Мысль", она нарисована в
новой ратуше. С закрытыми глазами, худая, молодая, по-моему - вовсе не
красивая.
- Ах, в ратуше...
- В ратуше, ах... Теперь "Рыбак". Он в галерее... Постойте, в какой же
это?...
- Вот именно, нам очень интересно - в какой? Только это мы и желаем
знать - в какой? - вставила бабушка.
- Погодите... Вы уж думаете, бабушка, что я и такого пустяка не знаю.
Итак, прошу прощения у почтеннейшей публики: за Сеной, в саду, где вода и
эти чубатые утки...
- Люксембургском... - шепнула панна Наталия.
- В Люксембургском саду!
- Вы знаете "Рыбака" Пювиса де Шаванна? - спросила панна Подборская.
- "Рыбака"? Не припоминаю...
- Вот вы какой знаток и парижанин! - насмехалась, презрительно надувая
губки, панна Ванда.
- Да разве я знаток и парижанин? Я самый обыкновенный хирург.
И говоря это, он вдруг увидел перед глазами картину, о которой шла
речь. Он видел ее год назад и, пораженный несказанной силой этого шедевра,
сохранил его в памяти. С течением времени другие вещи заслонили то, что
составляет собственно живопись, особую прозрачность красок, очертания фигур
и пейзажа, простоту изобразительных средств и даже самую фабулу
произведения - и осталось только мучительное сознание чего-то невыразимо
скорбного. Воспоминание было как бы неясным эхом чьей-то обиды, какого-то
беспримерного позора, в котором мы неповинны, но который все же как будто