"Стефан Жеромский. Бездомные" - читать интересную книгу авторагоризонте виднелся в тумане Медонский лес.
- Что же вам больше всего понравилось в Париже? - спросил Юдым у сидящей рядом с ним панны Наталии. Это был один из вопросов, заготовленных, как для урока, еще с вечера. - В Париже? - проговорила она, растягивая это слово с улыбкой на прелестных губах. - Мне нравится, то есть доставляет удовольствие, все... Жизнь, движение... Это как буря! Например, в районе Гар-Сен-Лазар - не знаю, как эта улица называется, - когда едешь в коляске и видишь этих людей, несущихся по тротуарам, эти волны, волны... Грохочущее наводнение... Я раз видела ужасное наводнение у дяди в горах. Вода вдруг вышла из берегов... Мне тогда хотелось кричать ей: "Выше, быстрей, несись же!" Тут то же самое... - А вам? - спросил Юдым панну Ванду. - Мне... то же самое... - заговорила она быстро. - А кроме того, Лувр. Только не этот, картинный. Фу! А знаете - тот. Теперь вы, разумеется, обратитесь с вашим вопросом к "тетке" Иоасе, хотя с нее надо было начать, потому что она учительница и милочка. Вот видите - пустяк, а стыдно. Так вот, я вам скажу. Панне Иоасе нравится, primo,* "Рыбак", secundo,** "Мысль", в третьих - Венера, в четвертых... Впрочем, нам всем страшно нравится и "Рыбак", и "Мысль"... Бабушке... ______________ * Во-первых (лат.). ** Во-вторых (лат.). - Что это за мысль? - Так вы даже этого не знаете! Ну, это уж... "Мысль", она нарисована в красивая. - Ах, в ратуше... - В ратуше, ах... Теперь "Рыбак". Он в галерее... Постойте, в какой же это?... - Вот именно, нам очень интересно - в какой? Только это мы и желаем знать - в какой? - вставила бабушка. - Погодите... Вы уж думаете, бабушка, что я и такого пустяка не знаю. Итак, прошу прощения у почтеннейшей публики: за Сеной, в саду, где вода и эти чубатые утки... - Люксембургском... - шепнула панна Наталия. - В Люксембургском саду! - Вы знаете "Рыбака" Пювиса де Шаванна? - спросила панна Подборская. - "Рыбака"? Не припоминаю... - Вот вы какой знаток и парижанин! - насмехалась, презрительно надувая губки, панна Ванда. - Да разве я знаток и парижанин? Я самый обыкновенный хирург. И говоря это, он вдруг увидел перед глазами картину, о которой шла речь. Он видел ее год назад и, пораженный несказанной силой этого шедевра, сохранил его в памяти. С течением времени другие вещи заслонили то, что составляет собственно живопись, особую прозрачность красок, очертания фигур и пейзажа, простоту изобразительных средств и даже самую фабулу произведения - и осталось только мучительное сознание чего-то невыразимо скорбного. Воспоминание было как бы неясным эхом чьей-то обиды, какого-то беспримерного позора, в котором мы неповинны, но который все же как будто |
|
|