"Стефан Жеромский. Бездомные" - читать интересную книгу автора

свой гардероб во всех деталях. Около девяти он вышел из дому, а так как
времени было больше чем достаточно, решил пойти пешком.
Протискиваясь сквозь толпу, он обдумывал разговор, которым станет
развлекать дам, мысленно сочинял целые неописуемо изящные диалоги и в
воображении своем пускался даже в флирт, что до этого почитал мерзостью. У
трамвайной остановки было пусто. Юдым, стоя под деревом, поджидал, полный
тревоги, прибытия вчерашних знакомых. Ежеминутно раздавался рев пароходов,
покачивающихся на волнах Сены, грохотали омнибусы на мостах и прилегающих к
ним улицах. Где-то по ту сторону реки чистым звоном пробило десять. Юдым
слушал эти звуки, словно торжественное уверение, что прекрасные существа не
придут, именно потому и не придут, что он их ожидает. Он, Томаш Юдым, Томек
Юдым с улицы Теплой.
Так он и стоял, глядя на тяжелую, серую воду, н шептал про себя:
- Улица Теплая, улица Теплая...
Нехорошо было у него на душе, неприятно, горько. Из вереницы
воспоминаний выплыл неясный образ многоквартирного грязного дома...
Юдым поднял голову и отогнал от себя это видение. Мимо него шли самые
разнообразные люди и между прочими странствующий герольд "Энтрансижана",
держащий высокий шест с наклеенным на поперечную перекладину содержанием
последнего номера этой газеты. Как раз в эту минуту он опустил рекламу на
землю, оперся о шест и болтал со своим знакомым. Название газеты связалось в
сознании Юдыма с самыми различными мыслями, в ряду которых блуждало
назойливое, неприятное, почти мучительное понятие: улица Теплая, улица
Теплая...
О своей семье, об условиях, в которых проходит ее жизнь, он сейчас
думал как о чем-то бесконечно чуждом, как мог бы думать о типе некоей
мелкомещанской семьи, которая вела свое жалкое существование в царствование
короля Яна Казимира. А дамы, которых он увидел накануне, благодаря изяществу
своих тел, платьев, движений и речи быстро стали для него существами
близкими, родными. Как жаль ему было, что они не идут, и почти невыносимо
было представить себе, что они могут и вовсе не прийти. Если это случится,
так только потому, что он ведет свою "родословную" от этих сапожников...
Он решил поехать в Версаль, поклониться им издали и пройти мимо...
Какое ему дело до каких-то девиц аристократического "или какого там еще"
происхождения? Ему хотелось только увидеть их еще раз, посмотреть, как
этакие вот ходят там, как смотрят любопытными глазами на любую картину...
"Оно конечно, - думал он, уставясь на воду, - оно конечно, я просто
хам, тут уж ничего не поделаешь... Разве я умею занимать дам, разве когда
хоть подумал о том, как их следует занимать? Грек половину жизни проводил в
искусных забавах. Средневековый итальянец усовершенствовал искусство
праздности. То же самое и эти женщины... И я мог бы поразвлечься поездкой,
но с кем? С женщинами моего круга, с какими-нибудь, я полагаю, "городскими"
девицами, со студентками - ну, словом, что называется, с простецкими
женщинами. Но с этими! Это как бы девятнадцатый век, в то время как я живу
еще с прапрадедами, в начале восемнадцатого. Я не владею искусством вести
разговор, это совсем как если бы какой-нибудь писарь в помещичьей конторе
взялся сочинять диалоги а la Лукиан лишь потому, что умеет писать пером... Я
бы с ними и не развлекался, а все время думал, как бы не сделать чего-нибудь
по-сапож-ничьи. Может, оно и лучше... Но как странно. Каждая из этих баб так
как-то живо заинтересовывает, каждая из них, даже эта старуха, - существо