"Стефан Жеромский. Бездомные" - читать интересную книгу автора

Ванда выпалила:
- Итак, мы едем в Версаль. Шутка сказать! В самый Версаль... Едем
каким-то там трамваем - и вы с нами.
Не успел еще Юдым собраться с мыслями, как она прибавила:
- Бабушка уже рассудила, что, malgre tout,* вы можете ехать.
______________
* Несмотря ни на что (франц.).

- Ванда! - почти с отчаянием пробормотала пани Невадзкая, краснея как
девочка. Стараясь вызвать на своих дрожащих еще губах любезную улыбку, она
обратилась к Юдыму: - Видите, что это за чертенок лохматый, хотя уже требует
длинных юбок...
- Неужели, сударыня, вы в самом деле позволяете мне сопутствовать вам в
Версаль?
- Я не решалась просить вас об этом, чтоб не помешать вашим занятиям,
но нам было бы очень приятно...
- Ни в малейшей степени... Я был бы весьма счастлив... Так давно... -
бормотал Юдым.
- Сударь! В десять! - сказала панна Ванда, подняв кверху пальчик и
давая ему ряд выразительных заговорщических знаков глазами.
Доктор уже любил эту девушку - совсем так, как любят веселого товарища,
с которым можно без конца болтать обо всем на свете. Три старшие дамы
хранили неловкое молчание. Юдым чувствовал, что вторгся в их общество. Он
понимал, что стоит гораздо ниже их на общественной лестнице и что в данный
момент является одновременно сапожничьим сыном и кандидатом в "хорошее
общество". Он ощущал в себе раздельность обеих субстанций и до крови кусал
нижнюю губу.
Осмотрев медальоны Давида д'Анже*, которые вызвали в сердцах
присутствующих нечто вроде молитвы, они выбрались из музея во двор, а оттуда
на улицу.
Пани Невадзкая подозвала фиакр и объявила своим барышням, что они едут
в магазины. Юдым простился с ними с изяществом, проснувшимся в нем впервые в
жизни, и удалился. На империале омнибуса, направляющегося в Венсен, он
погрузился в долгие изощренные размышления. Это было капитальнейшее событие
в его жизни, нечто вроде получения аттестата или сочинения первого
самостоятельного рецепта. Никогда еще ему не приходилось приближаться, к
таким женщинам. Он не раз встречал их на улице, видывал иногда проезжающими
в колясках и мечтал о них с неугасимой тоской в тех тайниках души, куда не
имеет доступа контролирующий разум. Как часто, еще гимназистом и студентом,
он завидовал лакеям, имеющим право созерцать эти существа из плоти и крови и
все же похожие на чудесные цветы, скрытые в очарованном саду. Вместе с тем
ему вспомнились и близкие ему женщины: родные, знакомые, любовницы... Каждая
из них более или менее походила на мужчину движениями, грубостью,
инстинктами. Мысль об этом была столь отталкивающей, что он, закрыв глаза, с
глубочайшей радостью прислушался к шелесту платьев, которым еще полон был
его слух. Каждое быстрое движение стройных ног его новых знакомых было
словно музыкальной трелью. Переливы их прелестных мантилек, блеск перчаток и
легких рюшей, окаймляющих шею, - все возбуждало в нем какое-то особое, не
страстное, а скорей эстетическое волнение.
На другой день он встал раньше обычного и весьма критически исследовал