"Стефан Жеромский. Сизифов труд " - читать интересную книгу автора

шапке золота литого, старый русский великан
Поджидал к себе другого...

Внимание маленького Боровича было совершенно поглощено разговором с
Михциком. Между тем остальные ученики постепенно поднимались со скамей и шаг
за шагом приближались, толкая друг друга и выглядывая из-за спин тех, кто
сидел впереди. Вскоре вокруг Михцика и Боровича образовалась многочисленная
детская аудитория. Казалось, у всех глаза вылезают из орбит от любопытства.
Они, не моргая, молчаливо смотрели на Марцинека, застыв, словно в столбняке.
Между тем Михцик читал стихотворение, все ускоряя темп. Окончив, он еще
раз торжествующе взглянул на Боровича и сказал:
- Вот как читают! Понял?
- Ни одного слова... - ответил новичок, краснея до ушей.
- Э, научишься, - сказал тот покровительственно. - Я тоже думал, что
трудно, а теперь и стихи наизусть знаю, и арифметику по-русски делаю, и
диктовку. Грамматика, ну, это трудно... ух! Это верно! Имя существительное,
имя прилагательное, местоимение... Да что, все равно не поймешь, если я и
расскажу...
Он вдруг поднял голову и, глядя на балки потолка, произнес по-русски
неведомо кому, но громко, с чувством и словно даже в экстазе:
- Подлежащее есть тот предмет, о котором говорится в предложении!
И потом снова обратился к Марцину:
- Видишь, вот Пентек уже умеет читать, хоть и плохо. Читай, Вицек!
Возле Михцика сидел мальчик с необычайно рябым лицом. Он открыл ту же
книжку на столь же засаленной странице и стал по складам читать какой-то
отрывок. И сразу так углубился в это занятие, что и пушечная пальба не могла
бы прервать его работы.
Вдруг толпа зрителей, толкаясь и крича, разбежалась. Дверь
распахнулась, и вошел учитель. Лицо его едва напоминало вчерашнее. Теперь
это была маска суровая, но смертельно скучающая. Он бросил взгляд на
Марцинека, кисло ему улыбнулся, поднялся на кафедру и подал знак Михцику.
Тот встал и, громко декламируя, стал читать молитву:

Преблагий господи, ниспошли нам благодать...

Едва послышались слова молитвы, как дети, словно по команде, вскочили
на ноги, а по окончании ее снова уселись на скамьи. В школе стояла не духота
уже, а настоящий смрад, тяжкий и невыносимый.
Веховский несколько мгновений мрачно смотрел на перепуганный класс,
затем открыл журнал и принялся читать список. Когда он выговаривал
какое-нибудь имя и фамилию в русском звучании, в комнате водворялась мертвая
тишина. Лишь мгновение спустя слышался шепот, подсказки, вызванного начинали
подталкивать локтями, пинать ногами, и только тогда поднималась детская рука
и слышался голос:
- Ест.
- Да вовсе не ест, а есть! - кричал учитель и сам несколько раз
отчетливо выговаривал для примера это слово, смягчая последнюю согласную.
Это приводило к тому, что, когда учитель читал очередную фамилию, мальчики
вставали и, поднимая руку, с видимым удовольствием и вполне польским