"Джером К.Джером. Трогательная история" - читать интересную книгу автора

такого, который мог бы послужить основой для душещипательного рассказа. Но
ничего трогательного я не мог вспомнить. В голову приходили одни
комические сценки и сюжеты, и скоро их набралось так много, что они уже не
вмещались в моем мозгу. Если бы я не употребил, как противоядие, последний
номер "Панча", меня бы, наверное, хватил удар.
"По-видимому, сегодня я не способен к возвышенным чувствам, - сказал я
самому себе. - Что толку насиловать себя! Впереди уйма времени. Подождем,
пока придет грустное настроение".
Но дни шли за днями, а настроение у меня становилось все лучезарнее. К
середине августа положение стало угрожающим. Если в течение ближайшей
недели мне не удастся тем или иным способом вызвать у себя приступ
меланхолии, то в рождественском номере Н-ского еженедельника нечем будет
нагнать тоску на британскую публику, а это значит, что слава этого
журнала, как образцового издания для чтения в семейном кругу, безвозвратно
померкнет.
В те дни я был крайне совестливым молодым человеком. Если уж я взялся к
концу августа написать чувствительный рассказ в четыре с половиной столбца
и если ценой любых умственных или физических усилий с моей стороны работа
осуществима, - значит, эти четыре с половиной столбца должны быть готовы к
сроку.
Я всегда считал, что дурное пищеварение - надежный источник меланхолии.
Поэтому в течение нескольких дней я придерживался специальной диеты: ел
горячую вареную свинину, йоркширский пудинг, жирные паштеты, за ужином -
салат из омаров. Меня стали душить кошмары, но почему-то не трагические, а
комические. Мне снились слоны, карабкающиеся на деревья, и церковные
старосты, пойманные с поличным в воскресенье за игрой в орлянку. Я так
хохотал во сне, что просыпался.
Отчаявшись добиться чего-либо с помощью несварения желудка, я принялся
за чтение сентиментальной литературы. Никакого толку из этого не вышло.
Кроткая девочка из стихотворения Вордсворта "Нас семеро" только взбесила
меня, мне хотелось ее отшлепать. Разочарованные пираты Байрона были мне до
смерти скучны. Когда в какой-нибудь повести умирала героиня, я радовался и
не верил автору, что, потеряв ее, герой уже никогда не улыбался.
Наконец я прибег к крайнему средству и перечитал кое-что из собственной
стряпни. Я ощутил неловкость, стыд, но не почувствовал себя несчастным, -
во всяком случае настолько, насколько было нужно.
Тогда я купил все образцовые произведения из области юмора и сатиры,
когда-либо увидевшие свет, и мужественно одолел их. Они немного омрачили
мое настроение, но все же недостаточно. Моя жизнерадостность оказалась
необычайно стойкой и не поддавалась никакому воздействию.
В один из субботних вечеров я зазвал к себе уличного певца народных
баллад и песен. Он честно заработал свои пять шиллингов. Он исполнил все
самое заунывное из английских, шотландских, ирландских и валлийских Песен,
подбросив в придачу несколько немецких, которые он пел в переводе. Спустя
полтора часа я заметил, что, сам того не сознавая, проделываю в такт его
пению веселые танцевальные па. Под аккомпанемент баллады о "старом Робине
Грее" у меня получались особенно удачные танцевальные фигуры с
замысловатыми выкрутасами левой ногой после каждого куплета.
В конце августа я отправился к редактору и откровенно рассказал ему обо
всем.