"Сильви Жермен. Книга ночей " - читать интересную книгу автора

вздымалась, хотя дыхание выходило наружу странными судорожными всхлипами.
Колеблющиеся огоньки свечей выхватывали из тьмы то один, то другой уголок ее
лица, и казалось, будто оно состоит не из плоти и кожи, а из беспорядочно
налепленных бумажных лоскутков, внезапно напомнивших Теодору-Фостену пестрых
птиц, которых он в детстве складывал из бумаги и пускал над водой. Только
эта птица с женским профилем не взмывала в небеса и не падала в реку;
бесцветная и неподвижная, она застыла на краю небытия.
Наконец он подошел к кровати и нагнулся, собираясь поцеловать отца в
лоб, но замер на полпути, пораженный взглядом полуприкрытых глаз умершего.
Теперь, как никогда, он походил на взгляд его лошадей; пламя свечей глубоко
пронизывало янтарно-коричневые радужные кружочки, но не отражалось, а только
мягко светилось в них. Застылый свет, уснувшая вода, пепельный ветер,
недвижность. Этот погасший взгляд из-под приспущенных век был направлен в
бесконечность, в невидимое, в тайну. Неужто же здесь, в этих предсмертных
муках покоя, безмолвия, отсутствия, и таился всемогущий Бог?! Теодор-Фостен
трижды поцеловал отцовское лицо - в веки и в губы, и четырежды - в плечи и
руки. Затем он опустился на колени рядом с матерью и, уткнувшись лицом в ее
юбку, тихонько заплакал.


2

С этого дня Теодор-Фостен встал на отцовское место у штурвала, а
Виталия взялась управлять лошадьми. Но он сам по-прежнему кормил и
обихаживал их и неизменно искал в их взгляде отражение взгляда умершего
отца.
Ему едва исполнилось пятнадцать лет, когда на него свалились
обязанности хозяина "Божьей милости", тяжелой баржи, перевозящей в своих
трюмах уголь вверх и вниз по реке Эско. Но это судно было больше, чем его
собственность, - оно принадлежало отцу. Оно стало для него второй ипостасью
отца, огромным подобием его тела, с чревом, полным черных отложений,
тысячелетиями спавших в недрах земли, а теперь вырванных у нее волею людей.
И эти окаменевшие сны матушки-земли он доставлял для очагов "сухопутным"
людям, этим непонятным ему затворникам, навечно осевшим в своих каменных
домах.
Он, конечно, не сразу стал настоящим хозяином баржи; он был покамест
всего лишь перевозчиком, что следил за неостановимым продвижением грузного
фантастического зверя, медленно рассекавшего воду под низкими небесами, в
самом сердце земли, в ожидании страшной милости Божьей.

Так протекли дни, месяцы, годы. Однажды за ужином Виталия взглянула
сбоку на сына и сказала: "Ты еще не подумываешь жениться? Давно уж пора тебе
завести жену, собственную семью. Я старею, скоро совсем негодящей стану".
Сын не ответил, но она хорошо знала, о чем он думает. С некоторых пор она
угадала мучившее его неясное томление, а еще она услыхала, как он бормочет
во сне женское имя.
Эту женщину Виталия знала - она была старшей из одиннадцати дочерей
хозяев "Святого Андрея". Ей скоро должно было исполниться семнадцать лет;
белокурая, на удивление бледная что зимой, что летом, хрупкая и тоненькая,
как тростинка, она, тем не менее, работала, не покладая рук, и хорошо знала